Самоед

На складе два туалета — один наверху около офиса и столовой, второй здесь — внизу. Нижним туалетом нам пользоваться не рекомендуется, потому что помещение склада снимают сразу две компании и нижний туалет нам не принадлежит. Мне сейчас не до правил. Я беру со своей тележки лист бумаги с заказом и, прикрывая свой внезапно выросший живот, боком по–крабьи прохожу мимо деревянных столов за которыми мои сотрудники пакуют товары. Кажется никто не заметил. Я прохожу в подсобку которая предлагает мне следующие варианты пути: через белую дверь — на улицу, вверх по лестнице — в офисы и наконец в небольшую помещение, в котором взвешивают заказанное тофу, отмывают в грязнейшей раковине запачканные при перевозке товары и держат всякий ненужный хлам. Вторая дверь в этой комнате ведет в туалет. Скорее! Скорее!

Я рысью пробегаю сквозь комнату, поворачиваю налево, лихо бью ногой по крысоловке, коварно поставленной около хитросплетения каких–то труб — она хлопает и переворачивается. Забегаю в туалет, дрожащими руками закрываюсь на замок, открываю дверь кабинки, снимаю штаны. Пачки с каплями моментально падают на пол. Выстреливая дерьмо как из пулемета — я закрываю глаза и задыхающимся шепотом несколько раз повторяю — «О, Господи!». Наконец, когда первый фекальный шквал закончен — я немного наклоняюсь и подбираю первую пачку с пола. Начинаю сдирать с них полиэтилен. Через тридцать секунд я уже подтираюсь, а восемнадцать коробочек аккуратно по–военному выстроены на полу. Усыхая от нетерпения, я начинаю вынимать из них бутылочки. Минуты через две — восемнадцать бутылочек аккуратно, и даже еще более по–военному выстроены сверху на унитазном бачке. Я беру шесть бутылочек и снимаю с них колпачки в которых встроены пипетки. Кладу пипетки в карман. Раскрываю рот до неприличия широко и всовываю в него горлышки шести бутылочек. Крепко язык с небом — жду несколько секунд. Это «Спасительное Лекарство» не Jack Daniels — поверьте на слово. Вкус довольно ужасен… Немного напоминает коньяк… Достигнув необходимого мне астрала — я коброй убираю язык. Капли с бульканьем льются мне в рот, но я пока не проглатываю. Через пять секунд — бутылочки пусты и щеки мои вздуты как два дряблых апельсина. Я жду еще секунду и глотаю.

Еб твою мать! Рвотные позывы настолько сильны, что я использую все ресурсы свой фантазии, чтобы отвлечься. Я представляю курятник, как я захожу в него и насыпаю голодным курам их любимый комбикорм. Я представляю чистый женский затылок, который так приятно целовать никотиновыми губами. Я представляю круглые камни на дне быстро текущей горной реки.

Все. В этот раз пронесло. Бывало и хуже. Сейчас главное не останавливаться и дышать ртом. Если я задышу носом — мне крышка. Осталось всего двенадцать бутылочек. Следующие шесть будут еще тяжелее и возможно я чуть–чуть сблюю. Но это не беда — я проглочу рвоту пока она не брызнула из моего предусмотрительно сжатого рта. Так. Теперь осталось всего шесть. Я начинаю потихоньку сомневаться — а смогу ли? Я смотрю на себя в зеркало и с какой–то извращенной гордостью думаю — «Сева, до чего ты дошел…» Мое лицо цвета парной говядины, глаза щедро слезятся, руки дрожат как две вареных креветки, если их потрясти за хитиновые хвостики. Я смогу. Я обязательно смогу. И, что вы думаете? Я все таки смог!

Люди стремятся к своим целям. Кто–то вставляет зубы, кто–то становится нейрохирургом, кто–то, мазохистски экономив всю жизнь, наконец–то покупает небольшую, но милую дачу… Я же героически осиливаю восемнадцать бутылочек с каплями в складском туалете на двери которого написан стих:

«Here I sit so broken–hearted
Pushed and strained but only farted
Many tunes my rectum sings
Until I break my sphinсter ring»

Богема! Не только дорогие напитки, но еще и поэзия!

Я аккуратно складываю пустые бутылочки в их коробочки. Обертываю их бумажным полотенцем для вытирания рук. Кладу сверток на дно мусорной корзины. Прикрываю чужими, мокрыми кусками полотенца. Китаец–уборщик не заметит. От восемнадцати пипеток в кармане я избавлюсь позже.

Выхожу из туалета. Опьянение уже наступило, но пока это всего лишь эхо. Настоящий звук донесется до меня через пять минут.

Я вбираюсь по гулкой деревянной лестнице, покрытой пыльной ковровой обивкой. Захожу в столовую, вынимаю из кармана куртки сигареты и плеер. Спускаюсь вниз, выхожу на улицу. Перерыв будет только через час, но меня никто не заметил. Это словно массовая Камера Обскура — все они слепы и я потешаюсь на ними, ворую их товар, делаю себе маленькие радости.