Самои

— Везде теперь в почёте коллективный труд и отдых. Новые хозяева фабрик и заводов новые традиции и празднества устанавливают. Дружно живут, душа нараспашку. А вы от зависти к соседу желчью исходите.

— А ты бывал на деревенском-то празднике? — Духонин переживал свою обиду и безуспешно подыскивал слова и тему, чтобы "отбрить" приезжего.

— Бывал, бывал, — отмахнулся Масленников и доказал. — Когда по утру то одна молодуха выскакивает из дома с подбитым глазом, то другая. Весело и громко так объясняют: "Я, подруженька, в темноте вчерась как о сундук ударилась". "И я, и я, только о печку". И мужики поцарапанные ходят, гадают: "Кум, ты случаем не помнишь, как это я удосужился?" И всем весело. Все друг дружку жалеют, целуются. Удался праздник!

И Фёдор, и Иван ухмыльнулись, отдавая должное Андрееву остроумию.

Баба с красными, словно ошпаренными коленями, мыла крыльцо. Увидав проходящего мимо уполномоченного, заохала, заахала, замахала руками, выскочила на улицу.

— Усовестите вы его, прицыкните… Он ведь пужливый. Так для виду хорохорится.

Заметив недоумение в глазах Масленникова, представилась:

— Марья я, Ивана Духонина…

— Ага. Кто это вам сказал, что принимаются в колхоз только мужики? Пишите заявление, мы вас примем, а он пусть катится ко всем чертям.

Марья отступила на шаг, прикрыла рот ладонью, округлив глаза. Наконец сообразила:

— Да чтоб у него брюховина присохла к горбовине. Я так и сделаю, а он нехай едет на свои юга…

"Пора кончать эту канитель" — думал Масленников, шагая к дому Авдея Кутепова.

Озорники

Злые языки утверждали, что выбился в люди Авдей Спиридонович Кутепов лишь благодаря многочисленной родне, преобладавшей среди населения хутора Волчанка, умаляя его личные качества. Но нимало были удивлены глубиной и парадоксальностью Авдеева мышления члены бюро районной партийной организации, утверждавшие его во главе правления колхоза имени Семёна Буденного.

— Русский мужик беден издревле, — заявил новоиспеченный председатель, — свыкся с этим положением. Поблажки теперь пойдут лишь во вред. Не работается на сытое брюхо, не работается.

Колхозникам о своих поездках в район он докладывал иначе:

— В Увелке бывал, на полу спал и тут не упал.

Распродав скотину, уехал из хутора Фёдор Агапов с семьёй. Его брошенный дом стал колхозной конторой. Исстари заведенный уклад на хуторе мало чем изменился. Разве что болтать и спорить стали больше по каждому вопросу, но на то оно и коллективное хозяйство, чтобы решать сообща. За разговорами и дел немало переделали. Распахали межи, вместе отсеялись. С весны заложили общественный коровник. Готовились к сенокосу. Жизнь в хуторе стала независтной. Если и хвастали чем теперь, так собаками иль огородами.

Был прекрасный летний день. Природа ликовала. Воробьи чирикали и с собаками дружно купались в пыли, неохотно уступая дорогу. Варвара Фёдоровна Извекова с тарелкою малосольных огурцов шагала к правлению. Была она женщина полная, белокурая, с высокой грудью, румяными щеками и пухлыми, алыми, словно вишни, губами. Мужики, оглядываясь ей вслед, частенько поговаривали:

— Ишь, толстомясая, попку-то нагуляла.

Хоть и привлекала Варвара Фёдоровна мужские взгляды, но куда ей было до молодой вдовы Полины Усольцевой. При среднем росте была та полна, бела и румяна, имела большие серые глаза навыкате, не то застенчивые, не то бесстыжие, пухлые крашеные губы, густые хорошо очерченные брови, тёмно-русую косу до пят и ходила по улице "белой утицей". Сам Авдей Спиридоныч, пообвыкнув в председательской должности, подъезжал к ней с предложением:

— Хочешь, молодка, со мной в любви жить?

— А на что мне тебя, пердуна старого? — отвечала Полина, с наглостью смотря ему в глаза. — У меня от молодых отбоя нет.

Только и было сказано между ними, но смолчавший Авдей разобиделся не на шутку, невзлюбил вдову и стал всюду притеснять её работами и попрёками. И до того довёл бабёнку, что однажды в пьяном виде орала она на всю улицу:

— Ай да председатель! От живой жены из постели улизнуть хочет, словно таракан, без спросу в другую норовит.

Авдей Спиридоныч не привык вступать в бабьи перепалки, оставил это право жене, нахохлившейся вороной наскочившей на вдову, но и от своего не отступался.

— Что, дурья башка, надумалась? — спрашивал он Полину перед тем, как объявить ей вновь придуманное утеснение.

— Ишь как тебя, старого кобеля, раззадорило! Иль к должности твоей полюбовница полагается? Так вези бумагу из района — глядишь, и уступлю, — огрызалась вдова.

— Ладно, — угрюмо вздыхал Авдей, — подождём.

Через день-другой опять подступался:

— Ну, чего ты, паскуда, жалеешь?

И даже Полины ухажёры, которых она умела привечать не ссоря, выговаривали ей:

— Вам, бабам, привычно — могла бы и потерпеть. Ежели он тебя с хутора сживёт, куда пойдёшь? А то, гляди, до нас доберётся.

— Не справедливо это, — тихо плакала вдова. — Не люб он мне.

— Ну-ну, гляди. Только как бы от справедливости твоей на рожон не наткнуться…

Полина уж и к ведунье в Петровку хаживала, сметанкой, салом кланялась, но бесполезно.