Самои

— А таков он человек, что все ходы и выходы знает, Одно слово — прожженный, — шамкала старая ведьма.

Варвара Фёдоровна осуждала Полькино вдовье беспутство, Авдея Кутепова жалела, как оклеветанного. Ему-то на распробу и принесла она тарелку огурцов:

— Попробуйте, Авдей Спиридоныч, малосольненьких. У нас на Волге огурчики — первейшая зелень с грядки.

На минуту председатель, восседавший за широким столом, задумался — а эта зачем пожаловала? — потом указал Извековой на свободный стул, отодвинул тарелку на край стола и продолжил разнос подгулявших вчера мужиков. Те глухо покашливали, прятали глаза, переговаривались меж собой:

— Этак он, братцы, вконец нас завинит.

За их спинами таилась ещё одна хуторская вдовушка — Стюра Малютина. Худо умытая, растрёпанная, полурастерзанная ещё после вчерашнего, она представляла собой тип бабы — халды, отлынивающей от работы, вечно хмельной, походя ругающейся и пользующейся каждым случаем, чтобы украсить речь каким-нибудь непристойным словом. С утра до вечера звенел над хутором её голос, клянущей всех и всяк, сулящий беды и напасти. Авдея Кутепова она боялась, а теперь, чувствуя вину, готова была провалиться сквозь землю, чтобы избежать его лютого взгляда.

— Кто зачинщик? Выходи.

После минутного колебания мужики решились исполнить это требование начальства:

— Выходи, Стюрка, чего запряталась.

Её вытолкали вперёд.

— И ты здесь? — удивился Авдей, будто только что увидел.

Стюрка робко взглянула на председателя и, встретив его полный осуждения взор, впала в состояние беспредельной тоски. Примолкли зеваки, сбившиеся в контору, перестали толкаться мальчишки, облепившие открытые окна — все ждут председателева решения. Егорка Агапов тут же, скалится неприрученным псом. Сердце его кровью обливается, видя, как загажен Фёдоров дом и подворье. Не любы ему ни Авдей Кутепов, ни Стюрка Малютина, то крикливая и скандальная, а теперь будто воды в рот набрала. Ждёт от неё Егорка взрыва, криков и проклятий, напрасно ждёт. А ведь ещё вчера во хмелю, подбоченясь, ответствовала увещеваниям председателя:

— Я и Егоровна, я и Тараторовна…

И свидетель он, как судорожным шагом шёл от неё Авдей Кутепов и бормотал под нос:

— Ну, я тебя уйму, я тебя уйму!

Что ж теперь? Смотрит Егорка на председателя и ненавидит его всем сердцем. Вспомнились слова Фёдоровы на прощании:

— Господи! Да легче мне на казаков спину гнуть в батраках, чем с Авдюшкой за одним столом…

— Айда за мной!

Мальчишек с окон будто ветром сдуло. Собрались в беседке в углу сада.

— Робя, Варвара на "огурчики" приглашает. Кто со мной?

В огород к Извековым забрались с задов от леса. Ползком по картофельной ботве до самой навозной грядки. Худые грязные ручонки шарят среди лопушистых листьев, крутобокие огурцы, словно зелёные поросята, пузырят рубашки.

Егорке мало этого озорства.

— Шуруйте, я щас, — машет он рукой и крадётся к раскрытому окну дома. Коленку на завалинку, подтянулся, заглянул. Борис Извеков пьяный (никогда прежде замечен не был) сидел за столом, перед ним початая бутылка, стакан и всё те же малосольные огурцы в тарелке, со смородиновыми листьями на боках. Порой голова его ослабевала и тыкалась носом в стол. Тогда он вздрагивал всем телом, встряхивался, плескал из бутылки на дно стакана, махом опрокидывал его в рот и замирал, уставившись куда-то невидящим взглядом.

Борис не был противен Егорке, как, например, Авдюшка Кутепов, даже наоборот, как бывший активный участник войны, крепко пострадавший на ней, вызывал в мальчишеской душе сочувствие и уважение. Но подспудно парнишка чувствовал какую-то тайную связь и влияние его на Саньку, отчего сестра не раз тайком плакала. И за эти слёзы он готов был мстить Извекову. Каверзы, одна подлей и смешней другой, вихрем пронеслись в Егоркиной голове. Но, сбитый с толку необычным Борисовым поведением, мальчишка незамеченным удалился.

В конторе по-прежнему много народу, хотя действующие лица поменялись.

— Дядя Авдей, мама огурцов прислала, — хитро улыбаясь, Егорка влез в окно. — Хотите?

— Хотеть отчего не хотеть, — председатель рассеянно посмотрел на извлекаемые из запазухи дары. — Святой водой вы их поливаете что ли — у меня на грядке лишь цветочки проклюнулись. Какие такие секреты?

— Жизнь прожить — не ложку облизать, — назидательно говорит Егорка и к немому восторгу ребятни вручает последний Варваре Фёдоровне, в беспокойстве заёрзавшей на своём стуле.

Авдею не до огурцов, свежих или малосольных. Он празднует в душе очередную победу. Уж как не хитры мужики и эта стерва-баба, он на их штуки не поддался, а ещё раз своею мудростью козни врагов победил. Сидит и думает: "Слава Богу, и этих усмирил". И пришла тут ему на ум такая мысль: "Вот кабы все так — пили да каялись, то-то бы тихо было…"