Самоходчики

Но поехали вдвоем, потому что третий чего-то там с матерью поругался и не поехал. А мы с Николаем Устиновым поступили. Но потом я уехал на фронт, а Колю как отличника оставили в училище, и ему довелось повоевать только в самом конце войны.

Как училище вспоминаете?

Хорошо. Кормили нормально. Во всяком случае, лучше, чем в деревне. Дома-то не всегда и хлеб был, а там я был сыт. Ребята хорошие, хотя по возрасту самые разные, вплоть до сорока лет. Фронтовиков много.

И готовили нас очень хорошо. Училище мне очень многое дало. Военное дело я в себя очень хорошо впитывал, и где бы потом ни служил, всегда был у командиров на хорошем счету. Карту я знал, оружие всё знал, как окопаться и построить оборону, стрелял отлично. Но, кстати, в училище мы стреляли нечасто. Помню, перед самой отправкой на фронт, сдавали в тире стрельбу из станкового пулемета. А мороз был, руки у меня сильно замерзли, а там же гашетку нужно нажимать большими пальцами, в общем, отстрелялся «на удочку».

Проучились там до декабря, и уже считай, выпускались, какие-то экзамены начали сдавать, как вдруг нас четверых отобрали и отправили на фронт. Среди нас был один фронтовик — старший сержант, один сержант, и нас двое рядовых курсантов. До сих пор так и не знаю, почему именно нас отобрали. Учился я нормально, ни в чем не провинился.

Приехали на станцию Бородино, там располагался штаб дивизии. А у нас же с собой был конверт, и мы думали, что по прибытии нам присвоят звания лейтенантов. Ан нет… Командир полка сразу забрал этого старшего сержанта себе в адъютанты, а нам присвоили только сержантов и назначили командирами отделений.

Какой полк, дивизия?

Полк 69-й что ли, а дивизия вроде бы 1-я Гвардейская Краснознаменная Пролетарская, но могу и ошибаться. Дивизия тогда еще только формировалась, и к нам поступали такие солдаты, которые даже стрелять не умели. Помню, один солдат, татарин, взял ППШ и вдруг дал очередь. Сам не понял как, и опять с испугу р-р-раз… Кричим: «Брось! Брось автомат!» Бросил, но так и не поймет, как стрелял… И мы с взводным, хороший был лейтенант, учили таких солдат всему. Хоть стрелять минимально, перебежки делать, бросать гранаты. Нотам я понял, что самое важное для взводного. Знаешь что? Поднять людей в атаку…

В общем, какое-то время обучали, а потом как-то идем с обеда, смотрим, а связисты сматывают связь. А когда начали раздавать патроны и гранаты, всё стало ясно…

Пошли маршем куда-то на юг. Дней пять, наверное, шли и до того устали, что спали прямо на ходу. А ведь в полной выкладке, тяжело, так многие стали выбрасывать всё что могли: противогазы, гранаты, патроны. Ротный это замечает, ругается. Лейтенанты нас шпигуют: «Плохо смотрите!»

Наконец пришли на передовую, а там уже не раз наступали. Танки горелые стоят, трупы погибших… Посидели в окопах, побывали под обстрелом, впервые услышали, как пули летают, снаряды рвутся. Нужно ведь к этому привыкнуть, чтобы понимание иметь и каждой пуле не кланяться.

Пошли в наступление, и 2 марта меня ранило. Шли вперед, но даже окопов немецких не видели, вырисовываются только какие-то высотки впереди. А немец здорово бьёт, и мы залегли. Тут мина недалеко разорвалась, и осколки р-р-р-раз полетели. Сержант со мной рядом лежал, так у него на спине вещмешок так посекло, что котелок прямо вылетел. Он за ним кинулся, ведь нам их в тылу выдали один на двоих, не хватало просто, а без котелка на передовой делать нечего. Кричу ему: «Стой! Куда кинулся?!» Все-таки удержал его.

Потом помню, делали перебежки, но в одной воронке оказалась лужа, и я промок весь. Смотрю — другая воронка, давняя, замерзшая уже. Хотел кинуться в нее, тут взрыв и ударом в левый бок меня сбило с ног. Я даже и не понял вначале. На мне ведь и кальсоны, и рубашка, потом теплые кальсоны и рубашка, брюки ватные, фуфайка, шинель, столько всего надето… И когда ударило, показалось, что меня перебило пополам, потому что низ совсем не чувствовал. Глянул, ноги на месте, руки тоже, обрадовался, и только тут пошла боль.

Застонал, закричал, надо ведь перевязываться. Взводный понял, что меня ранило, крикнул, и ко мне приполз санинструктор. Но тогда я был дисциплинированный солдат, и у меня сбоку был привязан противогаз. Чтобы меня перевязать надо сумку с ним развязать, а никак. Кое-как порвали, выбросили и после этого я противогаз больше никогда не носил.

Перевязали, и я сам потихоньку пополз. А обстрел сильнейший, головы не поднять и я все ползком, ползком, на коленочках… До кустиков от которых мы наступали дополз, а там пошел уже в рост. Вдруг выбегает какой-то солдат, видимо артиллерист, вырывает у меня ППШ, диски, а мне суёт свою винтовку. Оказывается, там стояла одна или две «сорокапятки», и с такой огневой поддержкой атака, конечно, захлебнулась.

Надо идти в санбат, а как? Ладно, легкораненые сами идут кучками по двое-трое, ковыляют. А если тяжело ранило? Ведь зима, и если ты обездвижен, то непременно замерзнешь. Где там санитары будут в поле искать?..