Самоходчики

Зима. Холодно. Немножко дорога на Горское видна. От нее в 15–20 метрах начинаются дворы. Мы оказались уже на вражеской территории. Как-то в дом немец пришел. Видно, офицер. Никого не боялся. Что мы ему, гражданские. Стал забирать у нас одеяла и теплую одежду. Все на себя накидал. Даже какую-то подушку забрал. Мама причитает: «Да что же вы робите, все же не забирайте». За что-то уцепилась и тянет. А он достает пистолет. Угрожает. Убью. Собака наша, Дюк, понимал, что это чужой человек. И гавкнул на немца. Тот в ответ по собаке выстрелил. Попал в ногу. Дюк спрятался в конуре и перестал гавкать. Но если бы не это, он бы маму мог убить. Мы, дети, забились в уголку. Вообще, немцы никого не боялись. Если он набирает матрацы по домам, то на снег положит и все-таки теплее спать. Этот случай я запомнил на всю жизнь и решил про себя, что доберусь до этих гадов на фронте и рассчитаюсь.

На всю жизнь у меня ненависть засела. Как-то председатель Совета ветеранов Николай Николаевич Никаноров пригласил меня на встречу с немецкими ветеранами. Приехали брататься с нами. В ресторан пригласили. Пятьдесят лет прошло с Победы. Я ему ответил: «Коля, ну как ты себе представляешь. Я выпиваю сто грамм. А перед моим лицом маячит немецкая морда, которая еще и что-то рассказывает. Как я смогу сдержаться в такой ситуации?!»

В январе 1942 года нас освободили. Вскоре немцы снова перешли в контрнаступление и появились в Попасной. Как допризывников призвали весной. Мне полных шестнадцать лет. Отступали с частями армии. Планировали, что потом нас оденут. Меня лично спасло, что мы были в домашней одежде. В ином случае нас бы немцы перестреляли, как куропаток. Отступали очень тяжело. Пятьдесят километров ночью шли к Донцу. При переправе наткнулись на огромный трос, переброшенный с берега на берег. Нас только семеро пошли дальше. Остальные, в том числе и мой друг по кличке Калоша (фамилия — Калошин), с которым меня вместе в комсомол принимали, каждую зиму радовались первому снегу, вернулся домой. В Золотое. Стал полицаем. Служил немцам.

Всего вернулось двести восемьдесят человек. Мы остались ночевать на том берегу. Всемером. Колька Яровой уже был без руки, на фронте руку потерял. Не захотел возвращаться к немцам. Страшно пришлось. Самолеты летят в небе и на пикировании бросают на землю дырявые металлические бочки. Они падают с оглушительным свистом. Но мы твердо решили не возвращаться домой, а двигаться дальше.

Проходили пятьдесят километров за ночь. А наступающие немцы проезжали это расстояние днем за пару часов и занимали населенные пункты перед нами. Трава высокая. Как-то мы на горку вылезли, из-за дождя пошел вниз ужасный и бурный поток. Вид страшный. Внизу село.

И тут я увидел, какая беспечность у людей. На одной стороне улицы уже немцы на мотоциклах, а на второй стороне — девки семечки лузгают, друг друга ногами пинают. Абсолютно мирная жизнь идет. Беспечность совершенная. Немцы проехали дальше. А люди продолжают жить мирной жизнью.

Где-то в сальских степях мы продвигались в сторону Сталинграда. Шли вместе с военными частями и колоннами эвакуированной техники.

Водной из колонн оказался мой сосед, Славка. Они нас заметили, дядя Петя, родной брат отца, что-то крикнул. Мимо проходили стада коров и комбайны. Все идет в тыл от линии фронта. Это надо видеть. Такое не передать словами. Никакие кинофильмы не смогут отразить это. Даже если захотят. Бегство повальное.

Была большая проблема с водой. Когда мы стали проходить казачьи села, то увидели, что местные, сволочи, ненавидели советскую власть. Покидали на колодцы свои кожухи и тряпки. И когда к ним приходили просить воды, отвечали: «Нема». Не давали. Жажда страшная. Я был добытчиком в своей группе. Пока ребята дремлют или отдыхают, смотрел, как из магазинов и подвалов бочки катят с селедкой или еще чем-то. Пошел туда, прибарахлился. Где-то попал на складик, накидал трофеев в сумочку и так далее. Потом хлопцы говорят, пожрать бы.

Тогда я разводил костерок и в каком-то котелке (однажды даже пришлось готовить в брошенной немецкой каске!) готовил похлебку. Пусть раз в день, или даже два. Но ели. Уже можно дальше шпарить. Много километров отмерил ногами. После, уже в мирное время, просмотрел наш путь по карте. Прошли около семисот километров.

Где-то уже перед Сталинградом повернули, пришли на какую-то станцию. Точнее, на полустанок. Самолеты налетели. Бомбят. Машинист гудками подает сигнал тревоги. Паровоз стремя или четырьмя вагонами рванул, мы хотели до него добежать и вскочить. Но как страшно было смотреть, как два немецких «Фокке-Вульфа» налетели на близлежащий аэродром. Мы к поезду не успели добежать, в лесополосе сидим и наблюдаем. Нас тут никто не видит. Да мы, пацаны, никому и не нужны. Немцы налетают со стороны солнца. Наши двукрылые «чайки» как мухи вокруг стрекозы крутятся. «Фоккеры» отстреливаются. Несколько очередей дали. Наш самолетик загорелся и пошел падать. В то время советские самолеты все еще продолжали сбивать играючи.

Безнаказанно расстреливали.