Самолётиха

Потом я молча ушла спать к Верочке. Слова были бы лишними, кажется это поняла и Ида, теперь уже "Моя Ида", "Моя Идочка", не мать, а что-то гораздо бóльшее, чем просто очень хорошая старшая подруга или любимая тётя. Оказывается я жуткая собственница, ужасно приятно про себя проговаривать это «МОЯ», ведь все кого я люблю не просто так, а МОИ, МОЙ папка, МОЯ Верочка, МОИ бабушка и дедушка, как были МОИ мамочка и Васенька! Может именно поэтому вместе с ними вырван из сердца кусок и так болит это место?! Теперь выходит, что и комиссар тоже МОЙ или наш, ведь Верочка влезла ему в сердце, не спрашивая и не снимая тапочки, на одних своих детских рефлексах без планов и назначения целей. И нас Смирновы, кажется, даже уже поделили, Идочка выбрала меня, а Верочку – комиссар. Залезла под одеяло к тёплой, пахнущей детским сном сестрёнке, которая сразу хозяйски закинула мне на живот свою ножку. И пока не заснула, лежала и думала, правильно ли я делаю? Почему Ираида и комиссар, а не открыто предлагавшая себя Софья Феофановна? Наверно как раз из-за того, что она врубила это сходу, не вникая особенно, то есть это – прежде всего, да и только, благодарность за сына. Да и почти уверена, что Смирнов не преминул поделиться с Сергеем своими матримониальными задумками в отношении меня, поэтому эта непонятная ситуация с Сергеем Викулиным меня, честно сказать, здорово напрягает, то есть я очень надеюсь, что статус «почти-сестры» поможет мне удержать его на дистанции. А Смирновы, почти не набивались на близость и любят искренне, и мне кажется, что они даже сами ещё не осознали, что уже поставили нас на место своих погибших сыновей и теперь нам с ними даже отношения безболезненно не разорвать. Нет, это не я всё так хорошо продумала, это почти всё мне Сосед разложил, как и объяснил, что надо идти к Ираиде, и очень внимательно смотреть на её неосознанные действия, которые покажут настоящее отношение, а не слова, за которыми можно спрятать, что угодно. Вроде ничего плохого во всём этом не нашла, успокоилась и заснула.

И мне снился добрый-добрый сон, как я иду, ступая босыми ногами по мягкой шелковистой траве, чуть придерживая подол своего длинного до земли платья. Нос щекочет запах разогретого на солнце разнотравья, а впереди стоит стеной светлый лиственный лес, в котором заливаются на все голоса певчие птицы. Я не знаю, куда и зачем иду, но я знаю, что иду правильно, и что цель уже близко. Вдруг впереди раздвинулись кусты, и из них вышел волк, нет, судя по размерам, это какой-то царь волков, его голова была на полметра выше моей, а тело в длину больше трёх метров, не считая хвоста. От неожиданности я замерла и не знала, что мне делать дальше, как волк присел, а потом лёг, положил свою лобастую голову на землю, и прикрыл лапой себе нос и глаза. Это оказалось так неожиданно, что я засмеялась, и весь испуг мгновенно исчез, и я подошла к волку, который от моего смеха перестал закрываться лапой, а поднял голову, оставаясь лежать. Я подошла, присела перед ним, аккуратно подвернув под коленки подол своего платья. Руки сами протянулись в нему, я запустила пальцы в его густую и жёсткую шерсть, наши глаза оказались напротив и я выдержала пристальный взгляд его жёлтых немигающих глаз. А ещё говорят, что волк не может человеку в глаза прямо смотреть. Словно услышав мои мысли, он лизнул мне нос своим большим шершавым языком, а мне захотелось прилечь между его лап и поспать в этом защищённом уютном гнёздышке. Я привалилась к его груди и заснула, словно окунулась в океан нежной беззаботной любви и заботы. И меня беззаботно несли куда-то эти ласковые тёплые волны, а от зверя пахло почему-то осенним прелым лесом… Мне было так удивительно хорошо и уютно, что я кажется смеялась во сне. Наутро от сна почти не осталось воспоминаний, а только светлое настроение и остатки золотистого смеха в глубине груди…

Глава 49 20-22 июня. Москва