Самооборона

— Угу. Не будь второго — глядишь, куда меньше было бы и первого.

Нашу философскую дискуссию прервал возница, который остановил мулов и обернулся к нам с какой-то репликой.

— Что он говорит? — спросил я.

— Просит отпустить его здесь. Говорит, здесь ему будет легко развернуться, а из той толпы потом не выберешься.

— Он даже не надеется попасть вместе с нами на базу? — усмехнулся я.

— Он говорит, эти люди — дураки, если рассчитывают, что их пропустят.

— А он, выходит, не дурак. Ладно, пусть едет, — я поднялся, готовясь спрыгнуть на землю.

— Bien, — сказала фордовладельцу Миранда и в последний раз глянула на экран, прежде чем свернуть и убрать его. Вдруг ее взгляд на чем-то задержался. — Ээ… Espera, amigo.[14]

— Что там? — заинтересовался я.

— Последние новости! Правительственные войска сообщают, что выбили мятежников из центра Гуантанамо…

— Не так давно они вообще отрицали, что те туда вошли, — усмехнулся я.

— Ну, это обычное дело на войне. Но ты дослушай. Они утверждают, что сбили вертолет красных!

— Думаешь, он тоже с нашей базы?

— Не знаю. Подробности не приводятся. Может, какая-нибудь рухлядь, оставшаяся тут еще от русских. Все-таки если на базе слишком часто будут списывать новые боевые борты, это привлечет внимание… Но нам это неважно.

Вот теперь мы точно прижмем Пэйна!

Я сообразил, к чему она клонит.

— Но в сообщении говорится про вертолет, а не про автогир.

— Вертолет, автогир — какая разница? В горячке боя недолго перепутать. Ты сам спутал, помнишь?

— Боюсь, одних лишь фотографий спинки кресла недостаточно, чтобы доказать, что это тот самый.

— А кто сказал, что мы ими ограничимся? — Миранда решительно поднялась, складывая и убирая в карман экран вместе с прилепленным компом. Из другого кармана (всего на ее комбинезоне их было больше дюжины) она достала сложенную вдвое прямоугольную серо-зеленоватую бумажку и протянула ее выжидательно смотревшему на нас вознице. Тот широко заулыбался, демонстрируя существенную нехватку зубов.

— Это что, наличные доллары? — дал я волю своему удивлению, когда мы спрыгнули на землю.

— Да. Причем еще объединенных времен.

— Но они же изъяты из обращения. И у нас, и в Союзе.

— На Кубе ими до сих пор расплачиваются. И ценят их выше, чем местные песо. А что? В конце концов, деньги — всего лишь иллюзия в умах тех, кто верит, будто они чего-то стоят. Тебе ли, как финансисту, это не знать?

— Угу. Как и власть, как и любой государственный институт…

— Эти купюры, по крайней мере, стоят той бумаги, на которой напечатаны. А нолики и единички на наших с тобой электронных счетах — вообще чистая абстракция.

— Да я разве спорю? А ты всегда носишь с собой вышедшие из употребления банкноты?

— Никогда не знаешь, что может понадобиться девушке в дороге.

— Да-да. Это я уже слышал.

Мы подходили к волновавшейся толпе. Какая-то мулатка в черном платье и с черным платком на голове, обернувшись, визгливо вскрикнула, тыча в меня пальцем. Не знаю, что впечатлило ее больше — мой костюм или мой пистолет, но подозреваю, что все-таки второе. Ее смуглый кучерявый спутник сердито дернул ее за руку — мол, не твое дело, и вообще не пялься на полуголых мужиков.

— Пожалуй, оружие пока лучше убрать, — обратилась ко мне Миранда; свой пистолет она спрятала обратно в аварийный чемоданчик еще на «Форде». Я неохотно протянул ей «магнум» — наедине с толпой, тем более нервной и возбужденной, я никогда не чувствовал себя спокойно. И наличие совсем рядом десяти тысяч военных Конфедерации отнюдь не развеивало моего беспокойства. Они там, по ту сторону запертых ворот, а я и толпа — по эту.

Миранда меж тем смотрела на скопище кубинцев вовсе не как на нежелательное препятствие. Она явно выискивала кого-то взглядом — и, наконец, нашла. Решительно ввинтившись в толпу, спустя считанные секунды она уже волокла оттуда за руку какого-то смуглолицего парня в зеленой униформе без знаков различия и головного убора. Парень ничего не понимал, но покорно шел за ней, то ли привлеченный магическим словом dolares, то ли просто обескураженный ее напором.

— Идем, — сказала она и мне, направляясь прочь от ворот, и вновь обратилась к парню: — Es el uniforme comunista, no es as!?

— Soy no el comunista! — испуганно воскликнул парень, тараща карие глаза и прижимая свободную от мирандиной хватки руку к груди. От него сильно несло потом, его черные волосы липли на лоб некрасивыми прядями. — Es el trofeo![15]

Эти слова даже я понял, хотя и сомневался в их правдивости. Парень скорее походил на дезертира, чем на героя войны.