Самородок

— Увы. Но я надеюсь, что мы не опоздаем. Тебе не кажется, что здесь слишком холодно и стоит растопить печку?

— Нет. Но если хотите, я это сделаю. Раз вы такой старый и больной человек.

За всю дорогу уснуть ему больше не удалось ни разу.

Отец с отрядом друзей успел подойти к замку до возвращения Глаголена — все же выступили они из Славлены почти на сутки раньше. Не таким уж малочисленным был его отряд — к старым воякам присоединились их сыновья, и всего под стенами замка стали лагерем около сорока чудотворов. Пожалуй, именно этого Войта и опасался: не хотелось ни потерь в отцовском отряде, ни ответного гнева воеводы, который запросто мог убить Ладну и детей только в отместку за неожиданное нападение.

Было раннее утро, только-только занялся рассвет. Ночной заморозок, первый той осенью, покрыл инеем траву, в лагере чудотворов дымились угли догоревших костров, а переполох уже начался — колеса кареты грохотали так, что не проснуться было невозможно.

Войта выпрыгнул из кареты, не дожидаясь, пока возница ее остановит, раскроет двери и выдвинет лесенку. Чуть не растянулся на земле, чудом удержав равновесие.

Отец спал в кожаной броне… Соскучился, должно быть, по далеким походам. В ней он и выскочил из шалаша навстречу карете, босиком и в подштанниках. Войта поспешил ему навстречу.

Глаголен сошел на землю через минуту, гордо и неторопливо. А мог бы не сходить — возница уже требовал опустить мост и открыть ворота.

— Глаголен, это мой отец, — сказал ему Войта. — Можете называть его господин Воен.

Отец смерил Глаголена настороженным взглядом и с достоинством кивнул.

— Я от всей души благодарю вас за бумагу с последней волей, которая привела нас к стенам замка, — задрав подбородок, продекламировал он. — И весьма рад, что эта воля все же не стала последней…

— Доктор Воен. — Глаголен повернулся к Войте. — Тебе стоит поучиться учтивости у своего отца.

— А ты, негодник, презрел отцовский приказ? Пошел на поклон к Достославлену?

— Бать, иди обуйся, ноги отморозишь. Ну и штаны тоже надень…

— Поговори мне! — Отец погрозил Войте пальцем. Тот не стал смеяться.

Заскрипели шестерни, опуская мост, стукнули засовы, запиравшие ворота. Ну же! Сколько можно ждать? За сутки с лишним пути Войта извелся так, что перестал отвечать на подначки Глаголена… Наверное, неучтиво будет зайти в замок раньше него, но если Глаголен не поспешит, Войта плюнет на учтивость… Которой надо поучиться у отца… Впрочем, Глаголен решил отца переплюнуть и, тоже задрав подбородок, гордо изрек:

— Господин Воен, я приглашаю вас и ваших друзей в замок и заверяю, что моим гостям там никто не причинит вреда. Но и вы пообещайте мне, что ваш отряд не воспользуется моим гостеприимством мне во зло…

Войта не стал ждать, когда они закончат состязаться в учтивости, и взошел на мост, едва тот стал на место. Первый, кого он встретил, входя в ворота, был воевода замка…

Их держали в подвале, под стеной, в каморке с земляным полом. Обижаться было глупо — Глаголен в Славлене тоже спал на соломе. Он был мрачун для чудотворов, так же как Ладна и дети оставались чудотворами для мрачунов. Но… больно стало, и кольнуло почему-то чувство вины — не смог, не сумел сделать их жизнь спокойной, безоблачной. И когда в зале совета разворачивался и уходил прочь, когда ехал в Славлену, не подумал ведь о них, что с ними будет… Впрочем, тогда он не сомневался в том, что Глаголен не причинит им вреда.

В каморке было так холодно, что изо рта шел пар. Они сидели в углу, закутавшись в одну рогожку на всех, Румяну Ладна держала на коленях, порывалась то ли встать, то ли отодвинуться глубже в угол: наверное, в полутьме она не увидела, кто вошел в двери.

Только когда Войта нагнулся, чтобы забрать у нее дочь, Ладна ахнула и тут же разрыдалась, причитая и благодаря Предвечного. Румяна захныкала, когда Войта поднял ее на руки, закашлялась, но прижалась к нему потеснее, дрожа от холода.

Руки были заняты, и он не смог помочь Ладне встать, смотрел сверху вниз, с каким трудом она распрямляет затекшие руки, как неловко поднимается на ноги. Сыновья не двигались, смотрели на Войту, задрав головы, и сонно хлопали глазами.

— А вы чего расселись? Матери встать помогите! — проворчал он, ему показалось — беззлобно.

Юкша, поднимаясь, сверкнул снизу вверх поразительно светлыми, как у деда, глазами — вряд ли с ненавистью, скорей с гордостью.

— А с тобой, пащенок, я еще разберусь… — добавил Войта.

Оба сына звонко стучали зубами и от холода втягивали головы в плечи, напоминая нахохлившихся под дождем воробьев, и Войта понял, что вряд ли когда-нибудь наберется смелости хорошенько выдрать гаденыша, вздумавшего за ним шпионить. И будет неправ, потому что безнаказанно сверкать глазами может любой дурак…

Во время знаменитого Славленского противостояния 104 г. до н. э.с. В. В. воевал, был захвачен в плен и продан в замок богатого и влиятельного мрачуна; освобожден лишь в 94 г. до н. э.с. в результате успешной военной кампании чудотворов (см. статью «Северское движение объединения»).