Читаем Самостоятельные люди. Исландский колокол полностью

Две необычайно высокие башни, — одна круглая, другая четырехугольная, — соединялись четырехэтажным зданием с такими большими воротами посредине, что через них можно было проехать в коляске. Гостью повели через маленькую дверь в одной из башен по винтовой лестнице до тесной темной площадки, где открылась боковая дверь, и ее пригласили войти в большой зал. Он находился почти в центре дворца, и окно выходило во двор. В зале был сводчатый потолок и каменный пол. Богатая коллекция оружия украшала зал, на стенах висели не только всевозможные ружья, фитили, пороховницы, но и копья, мечи и шпаги, связанные вместе, подобно букетам цветов, рыцарские доспехи со шлемами стояли по углам, щиты с изображенными на них драконами, хищными птицами и другими страшными дикими зверями висели над дверьми и окнами. На окнах, состоявших из сотен мелких стекол со свинцовыми переплетами, были изображены рыцари на конях с толстыми ляжками, ведущие славные бои. На стенах были развешаны громадные оленьи рога, некоторые с удивительным множеством ответвлений. Рога крепко сидели на черепах животных. Вдоль стен шли массивные деревянные скамьи и стояли обитые железом лари, перед ними — тяжелые дубовые столы. На полках над сиденьями красовались блестящие медные кувшины и большие каменные кружки с рельефно выбитыми на них словами непристойных песен и молитв на немецком языке. На одном из столов лежали две толстые книги — Библия с медными застежками и такая же толстая, если не толще, врачебная книга о средствах против лошадиных болезней, на книгах — перчатки и хлыст для собак.

Пока женщина стояла и рассматривала зал, вошел одетый в шелковое платье с золотыми шнурами человек и торжественно возвестил гостье, что приближается Durchlaucht[202].

Гюльденлеве, барон Марселисборг и губернатор Исландии был высокий сутулый человек с большим животом и такими тонкими ляжками, обтянутыми тонкими узкими панталонами, что они казались двумя спичками, воткнутыми в шар. У него было длинное лицо с отвислыми щеками, локоны зеленоватого парика ниспадали на плечи, на вышитый золотом камзол, покрытый пятнами жира и вина. У него были характерные для его рода прозрачные, не глупые, но грустные глаза, похожие на глаза свиньи, он был застенчив, почти нелюдим. Выглядел он усталым и несколько мрачным, в руке держал шомпол. Изъяснялся он на каком-то странном наречье, — основу его составлял тот немецкий язык, на котором принято ругать солдат, но в него входили разные слова из других языков. Он говорил пропитым басом, причем в его речи раскатистое «р» звучало так, словно в горло ему вонзили нож.

— Bonjour, madame, — сказал губернатор Исландии. — Na, du bist ein isländisch Wif, hombre, hew nie een seihn, — что означало: «Здравствуй, мадам, ты, значит, исландка, боже мой, такой я еще никогда не видел».

Затем он подошел к ней и негнущимися пальцами пощупал ее платье. Спросил, где она купила материю и кто шил это платье, что за серебряная брошь на ней, он никогда ранее не видел подобного серебра, чеканят ли его в Исландии? Откуда же там берут серебро? Боже мой, я поистине удивлен, не отдашь ли ты мне это украшение?

Она сказала, что все ее серебро — его, если он захочет, но не сделала никакого движения, чтобы отколоть брошь от ворота и протянуть ему, а сразу же перешла к делу и вручила ему письмо от ландфугта Бейера из Бессастадира. Но как только он увидел письмо, им овладела усталость и чиновная скука и он спросил унылым голосом:

— Почему не передать это через канцелярию? Я занимаюсь только такими делами, которые проходят через канцелярию. Сейчас я охочусь на диких зверей.

— В этом письме особое дело, — сказала она.

— Я уже давно ничего не читаю, кроме врачебной книги, когда что-нибудь случается с лошадьми, — сказал он. — Да и читать мне здесь некому. И вообще все, что мне пишут из Исландии, похоже одно на другое, — это все вопли о снастях, все время о снастях. Но здесь, в Дании, немногим нужна рыба, мы не заинтересованы в том, чтобы исландцы ловили бесконечное количество рыбы и требовали бесконечное количество снастей.

— Я, — сказала она, — дочь судьи Исландии, которого на старости лет безвинно присудили к лишению чести и состояния. Ваше превосходительство — губернатор Исландии.

— Да, мой старый друг, ваш отец, был хитрым законником, — сказал Гюльденлеве, — и все-таки дело кончилось для него печально. Нашелся другой, еще более хитрый законник. Так всегда было в Исландии. Мне надоело думать об исландцах.

— Я проделала этот долгий путь, чтобы увидеть ваше превосходительство, — сказала она.

Перейти на страницу:

Все книги серии БВЛ. Серия третья

Травницкая хроника. Мост на Дрине
Травницкая хроника. Мост на Дрине

Трагическая история Боснии с наибольшей полнотой и последовательностью раскрыта в двух исторических романах Андрича — «Травницкая хроника» и «Мост на Дрине».«Травницкая хроника» — это повествование о восьми годах жизни Травника, глухой турецкой провинции, которая оказывается втянутой в наполеоновские войны — от блистательных побед на полях Аустерлица и при Ваграме и до поражения в войне с Россией.«Мост на Дрине» — роман, отличающийся интересной и своеобразной композицией. Все события, происходящие в романе на протяжении нескольких веков (1516–1914 гг.), так или иначе связаны с существованием белоснежного красавца-моста на реке Дрине, построенного в боснийском городе Вышеграде уроженцем этого города, отуреченным сербом великим визирем Мехмед-пашой.Вступительная статья Е. Книпович.Примечания О. Кутасовой и В. Зеленина.Иллюстрации Л. Зусмана.

Иво Андрич

Историческая проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее