Она держала документы большим и указательным пальцем подальше от себя, как держат за хвост крысу.
— Эти рескрипты, — сказала она, — указы, вызовы и лицензии — не что иное, как тщеславие и притворство.
Он подошел к ней и тем же движением, каким подставляют руку под паука, говоря: вверх, вверх, если ты предсказываешь добро, вниз, вниз, если ты предсказываешь плохое, — взвесил на ладони королевскую печать, свисавшую на шнуре с одного из документов.
— Ты многого добилась, — сказал он.
— Я приехала сюда в надежде встретить тебя, — сказала она. — Все остальное не имеет никакого значения. Я разорву на клочки эти бумажки.
— Безразлично, — сказал он, — целы или порваны эти документы. Все указы датского короля все равно потеряют силу до того, как новый альтинг соберется на Эхсарау.
— Ты думаешь, что отныне нашими законами будут мечты и саги, — сказала она, и лицо ее покрылось тенью.
— Я могу стать лордом Исландии, — сказал он. — А ты будешь моей леди. Я пришел для того, чтобы сказать тебе это.
— Измена родине? — тихо спросила она.
— Нет. Король хочет продать Исландию. Датским королям всегда очень хотелось продать эту недвижимость, но дело в том, что иностранные князья находили в ней кое-какие изъяны, пока наконец не нашелся покупатель. Немцы в Гамбурге намерены купить ее. Но они считают, что им не удержать ее, если они не найдут штатгальтера, которого любит народ. И вот они думают, что я и есть подходящий человек.
Она долго смотрела на него.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Управлять страной, — ответил он и улыбнулся. — Первым шагом будет восстановление наших национальных прав почти на той же основе, которая в свое время определила трактат, заключенный со старым Хоконом в Норвегии.
— А судебная власть?
— Моим вторым делом будет снятие с постов всех чиновников датского короля и высылка некоторых из страны, в частности, ландфугта Пауля Бейера, а также заместителя судьи Йоуна Эйольфссона. Нужно очистить законы от датского вмешательства и создать новые.
— А где будет твоя резиденция?
— Где ты хочешь?
— В Бессастадире.
— Как ты хочешь, — сказал он. — Дом будет выстроен не менее великолепный, чем любой королевский дворец в Дании. Я построю каменную библиотеку и водворю туда все драгоценные книги, которые я спас от гниения в лачугах в эпоху разрушений, причиненных датчанами.
— У нас будет большой пиршественный зал, — сказала она. — На стенах будут висеть гербы и щиты древних воинов. Твои друзья будут по вечерам сидеть с тобой за дубовым столом, рассказывать о древних событиях и пить пиво из кружек.
— Наших земляков не будут больше пороть за то, что они ведут выгодную торговлю, — сказал Арнас Арнэус. — Вокруг гаваней вырастут торговые города по образцу чужестранных, будет создан рыболовный флот, и мы станем продавать сушеную рыбу и шерсть городам на материке, как в старые времена, как при Йоуне Арасоне, а взамен покупать те товары, которые нужны цивилизованным людям. Из недр земли будут добываться ее сокровища, император покажет кулак королю Дании и потребует, чтобы он вернул исландцам те драгоценности, которые по его приказу были украдены из собора в Хоуларе, из Мункатверо, Мэдруведлира и Тингейрара. Будут возвращены также старые поместья, которые датская корона захватила после падения исландской церкви. В Исландии будет создан прекрасный университет и коллегия, исландские ученые снова заживут как люди.
— Мы построим дворец, — сказала она, — не хуже того, который барон Гюльденлеве построил себе в Дании на исландские деньги.
— В Тингведлире, — добавил он, — будет построено величественное здание суда и повешен другой колокол, больше и звучнее того, который король повелел увезти, а Йоун Хреггвидссон сбросил по приказу палача.
— Холодный лунный свет, сверкающий в пруду, где топят женщин, не будет более единственным милосердием для бедных исландок, — сказала она.
— А изголодавшихся нищих не будут больше вешать у Альманнагья во имя правосудия, — сказал он.
— Все будут нашими друзьями, — сказала она, — ведь народ будет хорошо жить.
— И тюрьма для рабов в Бессастадире будет снесена, — сказал он. — Ибо в стране, где народ живет хорошо, не совершаются преступления.
— И мы будем разъезжать по стране на белых конях, — сказала она.
Глава тринадцатая
Чайки по-прежнему без помех летали над улицами и каналами, а город был погружен в сон, когда послышался стук тяжелых конских копыт и шум колес кареты, которая со скрипом остановилась. Вскоре в дверь осторожно постучали. Снайфридур в одной ночной сорочке выглянула наружу. Лицо у нее разрумянилось, глаза сияли мягким блеском, волосы волнами рассыпались по плечам.
— Ты стучишь, но не входишь, — сказала она. — Почему ты не входишь?
— Я боюсь помешать, — ответила камеристка.
— Кому?
— Вы одни?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Компания прислала карету за вещами.
— Где же ты была всю ночь?
— Вы же сказали мне вчера вечером, чтобы я пошла к своей приятельнице Трине, — сказала камеристка. — Я не посмела больше войти. Я думала, что здесь кто-то есть.
— О ком ты говоришь? Кто должен быть здесь?