Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

Зато вокруг все суетились. Начальник Дома предварительного заключения, назначенный после Курнеева, полковник Фёдоров вместе с ответственным за охрану суда полицмейстером Дворжицким (опять тот же Дворжицкий!) решали непростую задачу: через какие двери выпустить оправданную, чтобы по возможности не привлечь внимания толпы и собственного начальства. Но по извечной российской привычке, все двери оказались наглухо запертыми и заваленными всяким мусором, кроме той единственной, выходящей на Шпалерную, через которую обычно выпускали освобождённых. Толпа уже перетекла туда. Сгущались сумерки, когда Засулич вышла. Под приветственные клики нескольких сотен глоток села в кем-то подогнанную карету. Карета медленно тронулась, сопровождаемая неубывающей толпой. Это странное шествие с каретой во главе, напоминавшее то ли шутовские похороны, то ли южноамериканский карнавал, потекло по Шпалерной, свернуло на Воскресенский проспект… На углу Воскресенского и Фурштатской шествие упёрлось в преграду: полиция и конные жандармы. Что произошло дальше в тусклом освещении уличных фонарей – никто толком описать не мог. В толпе вспыхнула мгновенная уверенность: жандармы присланы похитить народную героиню. Началась сумятица и драка, посреди которой грянули выстрелы. Ни тогда, ни потом не удалось выяснить, кто стрелял. Люди кинулись врассыпную. Через несколько минут перекрёсток опустел. Итог бессмысленной стычки подвели к ночи: один убитый студент, одна раненая курсистка, один контуженый жандарм, рядовой.

Примерно в тот час, когда на Воскресенском всё стихло, полковник Фёдоров получил за подписью прокурора Судебной палаты Лопухина предписание, прочитал его, протёр глаза и снова прочитал. «Содержать Веру Засулич под стражей». Подпись. Росчерк. Спустя годы Фёдоров вспоминал, что сначала принял эту бумагу за мистификацию, «так как всему Петербургу уже было известно об освобождении Засулич, а тем более прокурору, из канцелярии которого четыре часа тому назад я получил предписание о немедленном её освобождении». Примерно в то же время полиция и жандармерия получили приказ арестовать оправданную Веру Засулич. Это тоже был начальнический бред. Засулич скрылась, несколько недель жила по разным адресам, где её почему-то никак не могли разыскать «царские ищейки», затем выехала за границу, летом того же года объявилась в Швейцарии, где и обосновалась надолго. Ни тогда, ни после компетентные органы Российского государства так и не обратились к правительству Швейцарии с просьбой о её выдаче.

Тайны следствия

Дело Засулич до вынесения судебного приговора казалось простым министру Палену и прокурору Лопухину; после суда оно тоже казалось простым вечно фрондирующей российской общественности. Покушение на почве личной мести превратилось в героический акт возмездия царскому сатрапу. Между тем во всей этой истории есть нечто совершенно загадочное. А именно – следствие. Оно от начала до конца строится на одной-единственной версии, притом выдвинутой самой подследственной. Факты и обстоятельства, которые могут поставить под сомнение убедительность этой версии, во внимание не принимаются.

При знакомстве с материалами дела возникает масса вопросов, а внятных ответов на них нет. Ну, во-первых: почему в качестве причины покушения избрано рядовое, в общем-то, и не особо резонансное происшествие с Боголюбовым? И почему новая Шарлотта Корде твёрдо знает, кому и за что нанести удар – как будто сама присутствовала полгода назад в тюремном дворе? Ведь имя Трепова нигде публично не было названо в связи с бунтом в Доме предварительного заключения. От кого пензенская ссыльная Засулич получила точную информацию о боголюбовском инциденте? В ходе следствия эти источники выявлены не были. На суде председательствующий поинтересовался: «От кого знаете?». «От знакомых», – ответила Засулич. Председательствующий удовлетворён.