Самоубийство по заказу

Зная из практики других, известных журналистов, что за ними обыкновенно следят те, кому твои знания нежелательны, Лана постоянно оглядывалась, осматривалась, пытаясь заострить свое внимание на лицах, которые попадались бы ей чаще одного раза. Но таковых не оказалось. Ни в автобусе до железнодорожной станции Балашиха, ни в самой электричке.

В гостинице она переложила пленку с записью в сумку, которую предпочитала оставлять в камере хранения, и всерьез задумалась, наконец, о том, что происходит с Андреем, в частности, и в армии – вообще. И скоро пришла к выводу, что надо посоветоваться со знающими людьми.

Один такой человек у нее был на примете. Занимаясь у себя, в Чите, всевозможными проблемами, в которых, так или иначе, нарушались гражданские права, – а это, по правде сказать, совершалось сплошь и рядом, и не в одном, отдельно взятом населенном пункте, а по всей стране, – Елена Евгеньевна Медынская, а проще – Леночка, или Лана – в устах Адьки, – имела некоторые связи в кругах общественниц, занимавшихся правозащитными делами. И, поскольку все борцы за гражданские права занимались, по существу, одним и тем же делом, то и армейская тема была им всем близка и понятна.

Майя Борисовна Чупикова, известная читинская правозащитница, с которой Лана беседовала перед вылетом в Москву, посоветовала девушке в трудной ситуации обратиться за помощью или поддержкой к своей московской подруге – Елизавете Алексеевне Столешниковой. Та как раз и занималась, главным образом, жалобами, поступавшими в Союз Комитетов солдатских матерей, касавшихся проблем призывов. А, кроме того, Столешникова нередко выступала в печати – под разными псевдонимами, разоблачая коррупцию в военкоматах. Именно за это ее терпеть не могли те, кто конкретно занимались призывами на армейскую службу. Вранье! Подлог! Но, как ни старались военные утихомирить постоянный шум вокруг этих, наиболее животрепещущих проблем, а уголовные-то дела в связи с все новыми открывающимися, вопиющими фактами, нет-нет, да возбуждались. И всякий раз с громким скандалом. Взяточничество, коррумпированность и беспомощность врачебных призывных комиссий, и прочее, прочее, включая засилье бывших уголовников и наркоманов в списках призывников.

На службе Столешниковой не было, сказали, что взяла больничный. Лана не знала, где она работает, а Майя Борисовна не сказала. Но был еще и домашний ее телефон. И Лана решила позвонить, чтобы передать привет, посочувствовать и, если появится такая возможность, то и элементарно посоветоваться. Она даже и магнитофонную пленку вынула обратно из сумки и готова была захватить с собой, чтобы иметь веское подкрепление своим словам. Лана полагала, что сбивчивый, бесхитростный и горький рассказ Адьки, точнее его рваные, раскаленные от боли фразы – уже сам по себе документ убийственной силы. А если им придать еще и публицистический накал? Бомба!

Узнав, что девушка прилетела аж из Читы и всего на два дня, Столешникова растрогалась и пригласила немедленно приехать к себе. И поужинать, и поговорить, и даже, если девушка захочет и ей будет удобно, то и переночевать. Чего ж на бегу-то? К тому же не так уж она и болеет, чтобы не встретиться со знакомой девушкой своей подруги.

Жила она на Бутырской улице, в большом доме, напротив Савеловского вокзала. Рядом с метро, просто надо перейти улицу подземным переходом. Очень удобно, и найти просто.

Елизавета Алексеевна встретила Елену по-матерински. Сколько уже встречалось их, таких вот заботливых и огорченных девчушек, жаловавшихся на то, что с ее любимым… ну, и так далее. Но в глазах Ланы, – этим именем она стала ее звать, когда узнала, что так ее зовет Андрей, – Столешникова увидела просто очаровавший ее горячий блеск в глазах, который она не часто встречала у молодых девушек. Те готовы были «выплакивать» хоть какое-нибудь снисхождение для своего парня, а эта собиралась биться. Сражаться! И не только за Андрея, а вообще, за всех ребят, которых давит пресс уголовщины, нашедшей себе такое удобное место в армейских условиях…

Потом они прослушали магнитофонную запись. Елизавета Алексеевна видела, какими по-взрослому суровыми и отчужденными стали глаза Ланочки, и она поняла, что та не остановится теперь. Будет драться всеми силами. Это, конечно, хорошо. Убежденность и вера в справедливость своего дела – они похвальны. Другой вопрос, хватит ли у нее сил? Сидя-то в далекой Чите? На краю света… Да, впрочем, и там же люди живут. Рождаются и вырастают, идут Родину защищать. Это ж и есть – самая Россия! Та, без которой никакая Москва на ногах не устоит… Тоже горькие мысли. Почему их надо втолковывать тем, кто сам должен, в первую очередь, об этом думать?… Нелепые вопросы…