Самоубийство. Подготовка (СИ)

Вы знаете эти двухэтажные дома - когда человек, родившийся и живущий в большом городе, или даже родившийся в селе, но переехавший в большой город и там живущий, вдруг волею случая, путешествуя, проезжает маленький поселок (который не село и не город) и видит там такие двухэтажные дома, стоящие где-то на отшибе в поле, среди каких-то цистерн, или на опушке леса, то он себе думает: "Кого и как угораздило там жить?" Даже я так думаю, когда проезжаю такие поселки, а потом вдруг вспоминаю - да я же сам в таком жил!

Обычным образом меня угораздило - отцу там дали квартиру; работал он электриком, играл в футбол и прочие спортивные игры за местные трудовые коллективы (колхозы, кажется), вот и дали квартиру, спортсменов тогда привечали. А жили нормально - на втором этаже, четыре квартиры там было на этаж и зеленая буква " " на картонке. Эта буква означала: "Дежурный", каждое утро она стояла под новой дверью, раз в восемь дней - перед нашей. Это означало, что наша очередь мыть пол в подъезде (конечно же, пол мыла мама). Почему-то буква была зеленой, хотя ее явно срисовывали с буквы-логотипа киевского "Динамо", которая, как известно, синяя. Но бог его знает, наверное, не было синей краски. Самой нашей квартиры не помню - только эту букву " " из коридора. Хотя нет, еще кое-что...

Когда мне было лет пять, мы с моим другом Сережей Ворониным (легкая фамилия - до сих пор помню) как-то зашли в наш подъезд (Воронины были нашими соседями, и мы с Сережей, скорее всего, расходились по домам после футбольного матча во дворе - тогда мы играли в футбол как угорелые) и вдруг видим: в коридоре на первом этаже стоит гроб (кажется, он был прислонен к стене, тут же рядом стояла крышка), а возле гроба сидит на табуретке какой-то дед в кепке и курит. Я погодя спросил у Сережи Воронина: "А кого хоронят-то?" Сережа ответил как-то неуверенно: "Ну, наверное, того деда, что там курит сидит. Кого же еще?" Признаться, после этого события я долго думал, что именно так это все и происходит: приносят гроб, выходит какой-нибудь дед, садится рядом покурить напоследок, после чего ложится в гроб, и его уносят. И, честно говоря, вся эта процедура казалась мне крайне обескураживающей.

Здесь же я ходил в детский сад, от которого у меня почти не осталось воспоминаний, кроме того, что отец возил меня туда на мотоцикле, и футбольного поля. Возле детского сада было обычное поле, заросшее травой (трава была нам, детям, по шею), куда просто поставили большие футбольные ворота. Воспитатели выводили нас туда и бросали нам кучу огромных надувных мячей (не футбольных, а таких никчемных, клеенчатых, какими в воде играют), штук десять, и мы бегали по полю, как полоумные, гоняя те мячи куда глаза глядят, забивали их в ворота, мальчишки и девчонки - нас едва было видно в траве. Я думаю, то заросшее травой футбольное поле с бегающей малышней и летающими кругом несуразными клеенчатыми мячами - это выделенный лично мне отпечаток рая (как, помните, те картинки на обложке журнала "Сторожевая башня", где всегда улыбчивые люди и животные сидят в траве); каждому, думаю, выделяют такой отпечаток - чтобы человек приблизительно себе представлял, как там в раю, чего ждать. Иначе, отчего мне так долго помнить то поле?

Здесь же, в поселке, жили моя бабушка Лара и дед Михаил (не те, про которых я говорил раньше, а другие - по отцу). Они жили не с нами в квартире, а в частном доме - вернее в половине большого частного дома (в другой половине жила какая-то другая семья) в дальнем конце поселка, ближе к колхозным полям.