Самоубийство сверхдержавы

Антиуйгурская политика Китая, пишет Карл Гершман, президент Национального фонда за демократию, «стимулирует переселение в регион этнических китайцев и призвана обеспечить их рабочими местами в западном Синьцзяне, тогда как безработных уйгуров, прежде всего молодых женщин, трудоустраивают на заводах Восточного Китая. Особое внимание к женщинам не случайно». Лидер уйгурской оппозиции в изгнании Ребийя Кадир говорит: «Мы уверены, что это делается властями для того, чтобы уничтожить нас как народ», поскольку китайцы «вырывают этих женщин из привычной среды как раз в возрасте, когда принято выходить замуж и обзаводиться детьми»{893}.

Пекин стремится обеспечить полный контроль над Внутренней Монголией, Маньчжурией, Синьцзяном и Тибетом, «подавляя» местное население многочисленными ханьскими переселенцами. Подобную тактику применял Сталин в странах Балтии: приезжие русские должны были ликвидировать культуру, язык и саму идентичность прибалтов. В июле 2010 года на первой полосе «Нью-Йорк таймс» появился репортаж из тибетской столицы Лхасы:

«Они прибывают новыми горными поездами – четыре состава в день, – преодолевая 1200 миль вдоль увенчанных снежными шапками вершин. Или приезжают на военных грузовиках, что взбираются под самую крышу мира.

Ханьские рабочие, инвесторы, коммерсанты, учителя и солдаты заполняют отдаленный Тибет. После вспышки насилия в регионе в 2008 году Китай твердо решил сделать Тибет богаче – и более китайским»{894}.

Потребность Пекина в подчеркивании этнической солидарности стала более насущной вследствие фактической смерти маоизма. При великом кормчем Китай провозгласил себя авангардом всемирной коммунистической революции и страной истинных коммунистов. В отличие от Советского Союза Хрущева и Брежнева, который утратил веру в утопию, Китай опирался на идеологическую идентичность. Нынешний Китай уже не обладает идеологией, способной объединить народ. В шестидесятую годовщину революции профессор Пекинского университета Чжан Мин сказал «Нью-Йорк таймс»: «В Китае не осталось идеологии».

«У правительства нет никакой идеологии. У народа нет никакой идеологии. Правительство сохраняет власть только потому, что уверяет: «Мы делаем вашу жизнь лучше каждый день. Мы гарантируем стабильность. И за нами сила». Пока они выполняют это обещание, все в порядке. Но что произойдет, когда они не смогут сдержать свое слово?»{895}

Отличный вопрос.

В распоряжении китайцев пять тысяч лет истории и гордости за свою страну, освобождение от европейского и японского владычества, возвышение до статуса мировой державы в двадцать первом столетии. Самое важное, что, хотя в стране нет единого языка, 90 процентов населения являются ханьскими китайцами – при этом 100 миллионов человек к этой национальности не принадлежат.

Что сохранит Китай, если начнутся смутные времена?

В шестидесятую годовщину триумфа Мао Майкл Уайнс писал, что в Китае «патриотизм служит опорой системы образования, граждан приучают отождествлять государство и отечество… и ни один современный китайский нарратив не имеет отношения к коммунистам и их правительству»{896}.

«Официальная идеология социализма и революционной борьбы против капиталистического угнетения по-прежнему преподается в университетах и в заводских цехах, однако она воспринимается как откровенная пропаганда – практически всеми, за исключением сокращающего числа убежденных коммунистов.

Историки и социологи говорят, что социалистическая идеология когда-то служила основой китайского патриотизма и веры в правительство. Как ни парадоксально, она погибла в результате реформ и открытия Китая, которое началось тридцать лет назад и обеспечило китайское экономическое чудо»{897}.

Коммунистические правители Китая сталкиваются с неизбежным кризисом легитимности.

Отказавшись от маоизма и всемирной революции, компартия сумела построить могучее государство, но уничтожила обоснование своей монополии на власть. Пока Китай преуспевает, коммунисты могут утверждать, что эта монополия необходима. Однако как партия отреагирует, когда китайская экономика неминуемо начнет замедляться? Что ответят коммунисты, когда люди станут говорить: «У Китая проблемы, пора двигаться дальше, пора выбирать новых лидеров с новыми идеями, пора вставать на новый путь»? Каково будет обоснование абсолютной власти компартии, когда эта партия не сможет больше предлагать населению капиталистические товары и услуги, которых ожидает китайский народ?

Патриотизм, по известному выражению, есть последнее прибежище негодяя. Патриотизм и расовая карта могут оказаться последним шансом китайских коммунистов. Следовательно, вполне реальны проблемы для тайваньцев и других соседей Китая, с которыми Пекин когда-то имел территориальные споры, – для России, Японии, Индии и претендентов на Парасельские острова и архипелаг Спратли в Южно-Китайском море[226].