Самоубийство Земли

Вдруг этот занавес прорвался, и Андреев непроизвольно — будто слух существовал от него отдельно — услышал доносившиеся с улицы удары мяча, топот мальчишеских ног по асфальту. Потом мяч ударился обо что-то твердое и до Андреева долетел детский вопль: «Ты что, кретин, офонарел совсем?! Это ж дяди Васина машина! Если вмятина останется, он тебя этими же самыми „Жигулями“ придавит, как таракана…»

Андрееву не хотелось ни на что реагировать — тем более на такие глупости, но мозг его привык отзываться на любой крик, и Андреев — снова, как бы помимо своей воли, подумал: «Надо же, в такое пекло у них хватает энергии не только в футбол гонять, но еще и ругаться…»

— И здесь, наконец, мы подошли к самому главному. — Хозяин улыбнулся, а потом провел рукой по бороде, будто стирая улыбку. — Наш «Кооператив, который может все» занимается тем, что помогает человеку обрести душевное спокойствие. Задача эта могла бы показаться бесконечно трудной или даже вовсе невыполнимой, если бы не один уникальный человеческий дар, о котором, кстати, люди полги всегда забывают. Я называю его — дар стрелы. Как вы понимаете, стрела летит именно в ту цель, в которую пущена и двух целей разом поразить не может. Так же и человек. Будучи по природе существом глубоко эгоистичным — он непременно добивается своей цели. Непременно. Но именно той единственной цели, которую ставит перед собой, я подчеркиваю: не декларирует, а искренно, я бы сказал, духовно определяет. Не совсем понятно, да? Вот вам простой пример. Предположим, вы писатель…

«Откуда он знает?» — почти с ужасом подумал Андреев.

— Я сказал: предположим, — улыбка снова разрезала бороду Хозяина. — Итак, представим, что вы — писатель. Тогда — и это уже наверняка — можно сказать, что вы принадлежите к одному из двух писательских подвидов.

Хозяин замолчал и бросил на Андреева взгляд, подобный тому, каким старьевщик оглядывает вещь, определяя степень ее ветхости, а затем спокойно продолжил:

— Первый подвид — наименее многочисленный — те писатели, которые живут будущим. Им гораздо важнее, что скажут о них потомки, нежели современники. Более того: самый жестокий суд современников радует этих почти святых людей, потому что внушает им уверенность в правильности выбранного ими пути. Путь этот: создание чего-то грандиозного, бессмертного, вечного. Таких писателей, как я уже сказал, меньшинство. И второй подвид — наиболее многочисленный — те, кто мечтают прославиться сейчас, сегодня, немедленно. Они не хотят писать для вечности, они — слуги сегодняшнего дня. Вот и все. Больше писательских подвидов в природе не существует. И если с представителями первого у нас еще возникают сложности, то удовлетворить представителей второго подвида мы можем практически без усилий. А поскольку таковых большинство, то… — Хозяин погладил бороду, стирая с лица улыбку.

— А цена? — Андреев испугался собственного вопроса и опустил глаза.

— Цена? — повторил Хозяин и посмотрел в потолок. Музыка внезапно оборвалась, будто отрезанная его взглядом. — Вы задаете мне вечный вопрос о цене душевного спокойствия… Подождем говорить об этом. Будем считать, что сегодня у нас консультация, а консультируем мы бесплатно.

Произнеся эти слова, Хозяин поднялся.

Вскочил и Андреев.

— Я ввел вас в курс дела. Теперь вами займутся специалисты, а о дальнейшем — поговорим потом.

Хозяин слегка раздвинул губы, давая понять, что он улыбается, — но не улыбаясь, — оправил свой серый костюм и исчез.

А прямо перед собой Андреев увидел тяжелую деревянную дверь. Она выглядела бы очень официальной, если бы ее не украшала весьма легкомысленная для подобной двери ручка в виде головы черта. Черт на ручке улыбался и показывал язык.

Рядом с дверью висела черная табличка, на которой строгими золотыми буквами было написано:

ТВОРЧЕСТВО

Андреев толкнул тяжелую дверь, и она открылась так легко, будто давно уже ожидала прикосновения человеческой руки.

Не успел Андреев переступить порог комнаты, как из-за стола выскочил человек в мятой ковбойке и потертых джинсах.

— Пришел? — спросил человек, и сам себе ответил: — Отлично. Пришел — сел. Зовут меня Александр. Отчество мое Сергеевич. А фамилия, значит, Пушкин. — Человек неожиданно захохотал и так же резко оборвал свой смех. — Так смешнее. Пушкин должен славу раздавать. Это правильно. Это справедливо. Кому ж еще таким делом заниматься?

Андреев оглядел комнату. Как небоскреб нашпигован окнами, так все стены комнаты были заполнены квадратиками полок. В каждом квадратике стояло несколько папок, все они имели одинаковый — черный — цвет, но разную толщину. Были здесь и огромные, толстые, как брюхо бегемота, а рядом — папки совсем плоские, тоненькие, будто ребро ладони.