Самовыражение

Он вскрыл аналитически все ситуации, что вызывали наивысшее эмоциональное потрясение. Он разложил их до боле неделимых составляющих частиц, чтобы понять, каковы из всех их последовательностей и сочетаний, могли бы наиболее интенсивно воспламенить восприятие любого, даже самого черствого человека. И ему это удавалось. Он экспериментировал, сочиняя все новые и новые комбинации для стимуляции эмоций и встряхивания моральных устоев и инстинктов, ему доставляло неизмеримое удовольствие осуществлять это посредством самых невзрачных и не вызывающих внимание в обычном случае событий. Он был почитаемым. И никто не знал, а даже если бы узнал, никто бы не захотел поверить в то, что все его идеи, берут свое начало от искаженных до неузнаваемости ассоциаций, хладнокровно наблюдаемыми им от их же, людских переживаний и их же бестолковой толкотни. Всех вполне устраивала мысль, что неисповедим ход мыслей юных дарований и потому вникать в их сложный, многогранный мир, было затеей абсолютно бесполезной и раздражающе невыполнимой. Его нужно было принимать таким, какой он есть. А именно, глупо радоваться его неподдающимся объяснению причудам, брать на вооружение его манеру говорить, с упоением плескаться и купаться во всех, даже в самых непонятных его творческих испражнениях, которые с объективной стороны и смыслом как таковым не обладали и были чем-то случайным, чем-то неосмотрительно оброненным в толпе, в минутку рассеянности. Но в силу насыщенности славой его имени, любое его слово, жест, любой выходящий за рамки оригинальности поступок, были удостоены нездоровым вниманием. Каждое его действие было подвергнуто скрупулезному и совершенно неадекватному анализу, итог которого был всегда один – он чертов гений! Он атомная бомба, искрометно разрывающая любой заезженный до дыр шаблон!

Однако, далеко не всеми его работы восхвалялись. Были также и критично мыслящие фанаты, точнее говоря, наблюдатели, с самого начала заострявшие внимание на его творческом досье. И далеко не всегда их критика несла в себе позитивный характер. В социальных сетях, в газетах и журналах, и даже в эксклюзивном интервью, порой отдавало откровенным недовольством. И среди всех этих возмущений, будь-то тихое недоумение или же совсем нелестная брань и орошение мутной грязью, везде проскальзывал один и тот же смысл. Видите ли, раньше его работы изобиловали всем понятным и простым, но гениальным смыслом.

Ведь раньше не было чрезмерно остросюжетных завихрений в его книге, не было никаких излишних метафорических нагромождений в тексте его пьес. Раньше его картины не страдали от неумеренного буйства красок и избыточной детализации текстур. Раньше его фразы были словно бокал освежающего морса, опрокинутого в чавкающее горло в засушливый и жаркий день, настолько от них веяло креативной силой и остротой глобально мыслящего ума. А сейчас же, при попытке их понять, прорезывался невыносимый зуд где-то в глубинах грудной клетки, как если бы впечатление наворачивалось на ум, но само слово, его охарактеризовывающее, бесследно ускользало. Его просили не мудрить. Все хотели, чтобы он стал проще и понятней. Все желали возвращения старого Гаспара.