Остальная масса известий, которую выложил, по характеристике Карамзина, «сей первый чиновный изменник, ослепленный страхом или корыстью», — а скорее, и тем и другим, — оказалась настолько разношерстной и противоречивой, что мало заслуживала доверия. А выдумка о том, что Борис и сестру Ирину, вдову Федора, умертвил за приверженность к Дмитрию, ибо та видела в брате «монарха беззаконного», шла в дело, конечно, уже по принципу — каши маслом не испортишь. И не портила, как и слух о намерении Годунова укрыться с казной в Персии.
В целом же полученные сведения ободряли и воодушевляли.
Вторжение началось.
Шестнадцатое октября 1604 — двадцатое июня 1605.
Восемь месяцев от перехода границы до торжественного вступления в Москву.
Странно, но этот период Смуты часто изображается, как своего рода триумфальное шествие самозванца во главе иноземных наемников на столицу, не оценивается по подлинному значению и содержанию. Результат заслоняет процесс. Процесс сложный, во многом неожиданный. Суть его — затеянный за границей поход искателей приключений перерастает во внутреннее дело державы, в гражданскую войну.
Более полугода на юге России бушует самая настоящая война, с кровопролитными сражениями, штурмами и осадами, передвижением многочисленных армий и летучих боевых отрядов на сотни километров. Фронт военных действий растянулся от Чернигова до Воронежа. Цель и направление главного удара — Москва.
И если на первом этапе в рядах сражавшихся действительно заметны иностранцы — поляки у Дмитрия, немцы у Годунова, то с каждым днем в ряды становится все больше русских, а в событиях решающих иноземцы вообще не видны. Сотни и тысячи людей непрерывно пополняют войска самозванца, одерживая победы, когда сам предводитель терпит поражения. Под Кромами, где, собственно, и достигнут переломный успех, его вообще не было.
Однако по порядку.
Первым пал пограничный городок Моравск. Сдался без боя в основном из страха перед превосходящей силой, в городке полагали, что идет большое польское войско.
На самом деле силы претендента пока еще крайне малочисленны.
Цитата из Карамзина:
«Сие грозное ополчение, которое шло низвергнуть Годунова, состояло едва ли из 1500 воинов исправных, всадников и пеших, кроме сволочи, без устройства и почти без оружия».
Оставим и иронию — «грозное ополчение», и оскорбительный тон — «кроме сволочи» на монархической совести Николая Михайловича. Другой наш великий историк и об «исправных» воинах отзывается не лучше. «Мнишек собрал для будущего зятя 1600 человек всякого сброда в польских владениях». Как видим, для Соловьева и отряд Мнишека сброд.
Итак, полторы тысячи «сброда» и «сволочь». «Сволочь»— это две тысячи донских казаков во главе с Андреем Карелой и еще «толпа вольницы», в которой отмечены, между прочим, «сподвижники Хлопковы». Всего тысячи четыре слабовооруженных и малодисциплинированных людей.
Не густо!
Однако «сброд» и «сволочь» имеют два важных преимущества перед войском Годунова — они готовы сражаться, они знают, что ряды их будут постоянно пополняться, ибо «не только сподвижники Хлопковы и слуги опальных бояр, ненавистники Годунова — не только низкая чернь, но и многие люди воинские поверили самозванцу…»
Вот она, социальная база начавшейся войны, гражданской по сути — «ненавистники Годунова», так рискнем обобщить. Есть смысл эту первую войну смутного времени назвать общенародной против правительства.
Потом будет народная война Болотникова против царя и бояр.
Потом всенародная против иноземцев…
Проследим же за ходом военных действий.
Учитывая опасность со стороны царских войск, собранных в Ливнах, Дмитрий посылает часть сил на восток, а с главными движется магистральным направлением вдоль Десны на север.
Первый серьезный опорный пункт на русской территории, столица некогда прославленного владения Рюриковичей — Чернигов. Не укрепившись здесь, уже на русской земле, но одновременно и в пограничье, на случай отступления, нельзя идти вперед. Такое решение делает честь Дмитрию как военачальнику.
Он готовится к серьезному бою за город, казаки уже ворвались в посад, но штурма не потребовалось. Горожане выходят навстречу с хлебом и солью.
Двадцать шестое октября, десять суток с часа вторжения…
— Да здравствует государь наш Дмитрий! — восклицает народ, заглушая радостный звон колоколов.
Победа бескровная крайне важна как в политическом, так и в военном отношении, триста стрельцов черниговских примыкают к войску, захвачены первые двенадцать пушек, взята и роздана сподвижникам значительная казна.
Да здравствует государь Димитрий!
Вперед!
В глубь России по очарованной Десне. Уже видятся Брянск, Калуга, Москва, победный въезд молодого царя в отчую столицу.
На очереди Новгород-Северский, некогда гостеприимно принявший странствующих монахов. Здесь оставлена первая грамота: «Я, царевич Дмитрий, сын Иоаннов…»
Можно предположить, что Дмитрий приближался с особым радостным волнением к городу, где в первый раз гордо провозгласил свои права. Правда, потом он скрылся в лесах, но вот возвращается, окруженный войском и преданными соратниками.