Самозванец

– Я помню, – ответила Мария-Терезия. – Но вам не о чем беспокоиться. Я попрошу его величество вместе с князем Кауницем заняться сейчас же просмотром принесенных вами доказательств. При этом, – она строго и проницательно взглянула на Кауница, – его светлость даст мне сначала слово, что он приступит к расследованию и проверке без всякого предвзятого мнения и не будет основываться на тех таинственных «сторонах дела», о которых не было речи на суде. Вопрос должен быть исчерпан в пределах судебного следствия и обвинения! Ступайте, гренадеры, и да хранит вас Бог! Виновен или невиновен ваш товарищ, но я вижу, что вы сами вполне уверены в его невиновности. Даже если вы ошибаетесь, я от души благодарю вас за желание предупредить несчастие, которое нельзя было бы исправить потом всеми благами мира. Ступайте!

Гренадеры ушли.

Тогда Мария-Терезия обратилась к Кауницу со следующими словами:

– Князь, это дело мне не нравится! Над несчастным Лахнером была проделана судебная комедия. То, что сделали эти бравые ребята, должен был бы сделать военный следователь. Я не спрашиваю вас, почему дело приняло такой таинственный оборот: наверное, вы желали блага стране. Но это благо вами дурно понято. Ни один волосок не должен упасть с головы невиновного ради воображаемых благ. Ступайте к его величеству с этими бумагами и поспешите исправить сделанное зло. Да позаботьтесь также и о судьбе баронессы фон Витхан. Ее надо будет сейчас же выпустить из тюрьмы и пригласить на ближайший придворный вечер. Бедная! Как несправедлива была к ней судьба! Так ступайте, князь, и займитесь просмотром этих бумаг. Поторопитесь, время не терпит!

Кауниц поклонился императрице, взял все бумаги и отправился к императору. На его душе было тяжко. Он чувствовал, что его обманули, что на Лахнера был подан ложный донос. Но значит, предатель все-таки где-то около, вблизи?

Где же он?

А Лахнер! Если правда все то, что утверждают гренадеры, то этот простой солдат оказался великодушнее, бескорыстнее, выше, чем он, родовитый дворянин и канцлер! Князь Ритберг-Кауниц оказался в положении банкрота, неоплатного должника перед простым гренадером, который ради блага родины великодушно махнул рукой на уплату!

Да, скверно было на душе у старого министра, когда он по приказанию императрицы направился к Иосифу II, чтобы совместно просмотреть документы и проверить правильность решения суда.

XIV. В поход

Когда Вестмайер вернулся с товарищами в квартиру дяди, последний встретил их в большой тревоге.

– Тибурций, Тибурций, – воскликнул он, – ты и не подозреваешь, какое горе ждет тебя!

– А именно, дядюшка?

– Только что ефрейтор принес эту проклятую бумагу, в которой тебя требуют немедленно в казармы!

– Ну, такое горе я еще как-нибудь перенесу!

– Да понимаешь ли ты, чем это пахнет? Ефрейтор рассказал мне, что с минуты на минуту ждет распоряжения выступить в поход. О Господи! Всего-то несколько дней, как ты вернулся в Вену, а теперь мне снова приходится расставаться с тобой!

Тибурций принялся, чем мог, утешать старика, но тот так разволновался, что махнул рукой и ушел к себе в комнату, даже не поинтересовавшись узнать, чем кончилась попытка племянника доказать невиновность Лахнера.

Закусив на скорую руку, Тибурций и его товарищи отправились в казармы и пошли в то помещение, где на обозрение публики был выставлен осужденный Лахнер.

Весть о том, что приговор конфирмован и что, следовательно, всякий может полюбоваться на преступника, так быстро распространилась по городу, что народ густой толпой валил со всех сторон в казармы. Помещение, предназначенное для этой цели, оказалось слишком малым, а потому любопытных впускали отдельными партиями по двести человек.

Гренадеры протолкались сквозь густые массы народа и пробрались к товарищу.

Комната, где он находился, была разделена невысоким барьером на две части. В большую пускали любопытных, в меньшей находился осужденный, скованный по рукам и ногам. Рядом с ним сидел монах-капуцин.

Около самого барьера стоял стол, на котором помещались черное распятие, две восковые горящие свечи, две вазы с искусственными цветами и большая глиняная плошка, наполовину наполненная медными и серебряными монетками.

Старый рыжебородый плотник, построивший для Лахнера виселицу, непрестанно обращался к толпе с уговорами кинуть монетку «бедному грешнику». Если он замечал, что кто-нибудь отходил, не бросив монетки, то он разражался насмешками и ругательствами по адресу скупца. Это так возмущало Лахнера, что он неоднократно упрекал плотника и приказывал ему замолчать. Но тот ссылался на узаконенный обычай и продолжал свое дело.

Гренадеры не могли сразу подойти к барьеру, так как впереди стоял плотный ряд любопытных, среди которых выделялся какой-то господин, с ног до головы закутанный в широкий плащ. Лахнер уже давно заметил этого человека и взволнованно думал, кто бы это мог быть. Парик, часть которого оставалась неприкрытой, фигура, манеры – все это напоминало князя Кауница.