Четвертью часа ранее Хомяк-упырь вышел на большую дорогу из лесу, примерно в полуверсте от корчмы. Лошадь Федка он оставил привязанной к сосне на полянке, где прятался, а сам пустился к корчме по быстро темнеющей дороге. В голове у него мутилось от голода, безумно хотелось свежей крови. Когда впереди мелькнула неясная тень, он ускорил шаг и вскоре, как бы на покрытом искрами вогнутом зеркале, увидел молодую женку, которая продвигалась к корчме так же бесшумно и осторожно, как и он. Постанывая от нетерпения и пуская слюни, упырь сократил расстояние до добычи, однако вскоре испытал жесточайшее разочарование: человеческие запахи испускала одежда бабы, в теле же ее самой никакой вкусной человеческой крови не было!
В походке бесовки, в ее повадке, что ли, Хомяк-упырь распознал знакомые черты, однако он был теперь больше упырем, чем Хомяком; жажда крови поглощала все его человеческие чувства, и если бы он даже узнал теперь русалку, виновницу его неокончательной смерти, то едва ли бы напал на нее, желая отомстить. Иное дело, что женка-бесовка, обратившись к дозорному, присутствие которого возле усадьбы почувствовал с некоторых пор Хомяк, могла отвлечь внимание этого двуногого бурдюка, полного восхитительной горячей крови. Поэтому он разозлился на девку, когда она вдруг пригнулась, приняла вправо и растворилась среди придорожных кустов. Выматерил ее вполголоса Хомяк и, осторожно ступая, пошел дальше по дороге. Тут услышал он горьковатый запашок и тотчас же распознал его опасность для себя. Осторожно повернул голову: на обочине стоит одинокая осина, а нижние ветки у нее срублены. На земле под осиной, на темно-красной листве еле заметно белеют стружки. Хомяк злобно ощерился и тотчас же забыл об осине — потому что густые запахи дозорного достигли его носа. О, это был человек, и никаких на сей раз сомнений, теперь уже без дураков!
Слова «Каша» и «казак» промелькнули в сознании Хомяка, однако тут же были смыты волной изумительных вестей, принесенных запахами дозорного: тот был сыт, стало быть, кровь его сейчас исполнена питательных веществ, он был чуток пьян, выпив заморского вина, и это придаст его крови пленительный привкус! Не успев придумать никакой хитрости, ничего вообще не соображая, упырь зашагал к дозорному, как будто тот подтягивал его к себе на веревке.
— А ну стой! — услышал Хомяк, однако и не подумал остановиться. — Ты, что ли, Федко?
«Федко?» — повторил про себя Хомяк. Если вся кровь, бывшая в Федке, прошла через его тело, то не стал ли он теперь еще и Федком? Ему даже не пришло в голову, что казак принял его за Федка, потому что он в кунтуше свого бывшего приятеля, в его шапке и сапогах.
— Я, это я, Федко, мать твою девочку, — проворчал упырь и сделал еще несколько шагов. Он почувствовал, как, нежно щекоча его губы, выползают клыки, и теперь от него больше ничего не зависело, все уже делалось само собой, как у оленя во время случки.
— Да ты упырь! — воскликнул казак Каша и отшатнулся, отбросил самопал и полез за пазуху. — Осиновый кол тебе в…
Однако было уже поздно, он неисправимо промедлил, он зазевался, казак Каша, хитроумный знаток всей и всяческой нечистой силы! Клыки вонзились в шею Каши, и сопротивление жертвы, вначале довольно сильное, теперь лишь усиливало желание упыря привести ее в удобное для себя положение — и откуда у него только силы брались! Вот уже и обмяк Каша, выпустил из руки осиновый кол, и теперь уже Хомяку приходилось поддерживать его, чтобы не упал.
Насытился Хомяк, и едва сам на труп Каши не свалился от полноты пережитых им ощущений. Наконец, опомнился. Чудесная сытость и хмель пройдут, увы! Надо продолжить охоту. Он наклонился, поднял самопал Каши, повесил на плечо рядом со своим, то есть Федка. Обжегся при этом о фитиль, о чем узнал, только почуяв запах паленого мяса. Схватил Кашу за ноги и оттащил в тень. Снял с головы польскую шапку Федка, убрал ее за пазуху, сам удивившись своей неуместной теперь рачительности, разыскал на земле и натянул на голову папаху казака.
Посмотрел, на каком из самопалов длиннее фитиль, взял его себе, оставшийся ствол положил на труп Каши. С удовольствием отрыгнув пару раз, упырь сосредоточился на переваривании ужина. Где-то ближе к полночи на крыльце избы появится сменщик казака — вот тебе и закуска, чтобы дотянуть до утра, когда придется укрыться для отдыха в темное место. А что, если в амбар? Впрочем, ночь длинна, а у него, как стал упырем, получается пока все, что он задумал.
Однако везение изменило сегодня злому кровопийце, а быть может, напрасно он, на удачу свою надеясь, позволил себе осоловеть после ужина. Во всяком случае, когда он вдруг захрапел, прислонившись к повозке, а самопал на нее положив, неумолимые убийцы были уже невдалеке.