Самозванец. Повести и рассказы

«Как птеродактиль, честное слово», — подумал Виталик.

Белье на лежаке было сырое и тяжелое, пахнущее одинокой тоской. Между постелью и стеной, на новом, еще липковатом паркете, стояла банка из-под майонеза, полная окурков. Один из них был нагло украшен следами помады. Виталик старался не смотреть Насте в рот, чтобы не видеть ее страшных зеленоватых зубов, словно покрытых водорослями.

Наконец она насытилась. Или притворилась — сейчас это Виталика не волновало абсолютно. Он лежал на жесткой подушке, и ему представлялись женщины, любившие Пятачка на этом суровом ложе. Полные тайны, они обнимали израненную петину душу тонкими руками. Загадочно улыбаясь, курили и смотрели в окно на бодрые огоньки химкинских новостроек. А потом растворялись...

Настя оделась и ушла на кухню.

Пятачок трепался по рации с каким-то Оборотнем. Настя обнаружила пустую сигаретную пачку.

— У вас что, и сигарет нет? — спросила она.

— Кончились, — сказал Виталик, подтянувшийся следом.

Настя допивала вино.

— И вино кончается, — пробормотал Виталик.

— Ну так сделайте что-нибудь, мужчины. Я, что ли, побегу за вином?

— Мы сходим за вином, — бодро согласился Петя. Он сунул рацию за пояс джинсов. — И за куревом. Что предпочитаешь?

— «Мальборо лайте». Но я одна тут не останусь...

Пятачок поманил ее в комнату:

— Ты будешь не одна. Видишь — это станция. Она настроена на мою частоту. Нажимаешь вот эту кнопку, говоришь — и мы тебе ответим. Только, когда мы говорим, ты должна кнопку отпустить. В конце фразы нужно говорить «Прием!» — это значит, что ты сказала, а теперь слушаешь.

— Как это? — изумилась Настя. Ей и в голову не приходило, что можно говорить, не перебивая собеседника.

— Ну в общем — слушай. К двери не подходи — только после того, как я скажу, что мы пришли. Ясно?

— Я-асно, — прошептала Дикая Женщина. Глаза у нее были размером с блюдце.

Виталик и Петя вышли.

Легкий морозец сковал плавающее крошево, и под ногами уже не чавкало, а хрустело. От вина у Виталика ломило висок. Пятачок странно шевелил губой. Где-то вдали призывно мерцала палатка.

— Какая, однако, сволочная баба, — сказал Петя. Он хотел сказать покрепче, но проявил по отношению к Виталику неожиданную деликатность. — Пришла, кайф сломала, вино выжрала... Почему она с тобой так обращается?

— От неуверенности в себе, — ответил Виталик.

— Вишь, чертова баба... Да она тебя заездит совсем.

— Не заездит. У нес муж есть.

— Вот те на! Муж в армии небось?

— Нет. Он дома сейчас сидит. Курсовик ей пишет.

— Тю! — Пятачок развел руками. — Бывает же...

— Да уж, бывает, — сказал Виталик.

Они купили сигареты и долго выбирали вино. Продавец злобно посматривал на них сквозь свою амбразуру. Сбоку от него угадывался женский загривок.

— «Хванчкара» производства Молдавии... Нет, это хуже, чем «ТТ» китайской сборки, — говорил Петя.

— А может, «Три семерки»? — предложил Виталик.

— Это блевантин. А каберне дороговато.

— Я добавлю. Давай.

Они считали деньги. Виталик слегка озяб.

— Почему вы расстались с Эварсель? — спросил он на обратном пути.

— А ты как думаешь?

— Ну, не знаю. — Виталик и впрямь не знал.

— Запросики у нее... Ну, прочел я Толкиена, даже на игру съездил, — рассказывал Петя, вдруг разволновавшись. — Ничего, понравилось. Я там в одиночку города брал...

Виталик засмеялся.

— Натурально, в одиночку. Дальше — в театры ходили. Если там балет — я ничего. Мне нравится. Жизель, Чиполлино... Танец с саблями — здорово! Ну, Чехов Антон Палыч — три сестрицы, офицеры там такие, знаешь? Я смотрю с удовольствием. Красиво. А потом пришли как-то в театр, а там — голые мужики с кастрюлями танцуют, и тетка какая-то с абажуром на голове... Еще какой-то рычал все время. Я и заснул.

Виталик роняет сигарету в снег.

— А Эварсель мне потом и говорит: «Мне, мол, за тебя стыдно». Ну, я и думаю: зачем тогда?.. — Петя совершенно не сердится, но глаза его блистают зарницами. О бурка, где ты...

— Поэт еще к ней ходил. То, что он наркоман и педераст, еще куда ни шло. Говорят, теперь без этого в мире искусства никуда. Но он стихи читает, только надев на лицо дамский чулок. Я и говорю: «Может, и мне чулок надеть? Ты скажи!» Она в слезы. Я и ушел. Такая вот сага.

— Грустно все это, — подытожил Виталик.

— Да не особо. Всякому свое место. Меня, брат, такие женщины любили...

Уже в подъезде Пятачка вдруг озаряет. Он вынимает рацию из-за пояса и знаками просит Виталика помолчать. Они поднимаются на площадку выше, чем нужно.

— Сейчас будет цирк, — обещает Петя.

Виталик осознает, что вот-вот произойдет нечто очень смешное, но не очень правильное, какое-то злое шалопай-ство. Но противиться он не может — угол души, где обреталась Настенька, весь объизвествился, стал похож на пещеру, со сквозняком и летучими мышами. Виталик узко открывает рот, и оттуда вылетает тихонький собачий смешок.

Петя сверкает очами и набирает воздуху. Потом...

Потом он делает зверское лицо и, нажав кнопку, произносит чужим пасмурным голосом:

— Группа захвата! Готовность номер один. Повторяю: номер один! По сигналу ломайте дверь. По сигналу! Оружие не применять. В квартире посторонние. Повторяю посторонние!