Самозванец. Повести и рассказы

Человек в костюме программиста. Городская романтика так или иначе связана с ненастьем. Моросящий дождик в конце недели, когда люди спешат с работы навстречу выходному уюту, и ты стоишь на автобусной остановке и вдыхаешь запах мокрых зонтов и машинного выхлопа...

Женщина без костюма. Или босоногие девушки, бегущие под проливным ливнем, безумно счастливые, а потоки по обочинам влекут сиреневые лепестки, и живая изгородь с вкраплениями жасминовых кустов курчавится от влаги, и асфальт под ногами чист и темен, как грозовое небо...Человек в костюме ответственного работника. Или вьюга, захватившая тебя где-нибудь в Останкино, и ты идешь с апельсинами в авоське, а у встречных прохожих такой безмятежный вид, словно наконец они нашли друг друга после долгих мучительных поисков, где он потерял ее имя, а она забыла цвет его глаз, но вьюга, похоронив обглоданный праздниками елочный остов с обрывками золотой фольги, свела их обоих у заснеженного домика для лебедей, где в стороне на льду светится апельсиновая кожура, и можно дыханием согревать тонкие пальцы, уронив в снег маленькую перчатку...

1-й интеллектуал. Ну понесло, ну понесло... А как насчет гололеда на Сухаревке в час пик? Тоже романтика.

Человек в трико. Явление третье.

Явление третье

Михаил Юрьевич Лермонтов в своем очерке «Кавказец» попытался выразить менталитет «человека в бурке». Демонического поручика восхищал образ отставного бывалого вояки, не расстающегося со своими привычками «на гражданке». Такой человек, что называется «знающий жизнь», служит источником разного рода баек и носителем некой натуральной мужской крутизны, перемежающейся странной сентиментальностью. Такое сочетание равно покоряло впечатлительных юношей и восторженных барышень.

Теперь бурок не носят. А жаль — бурка гораздо эстетичнее камуфляжной «зеленки». Все прочие составляющие «кавказца» дожили до наших дней без существенных изменений. К ним относятся: Кавказ, «злой чечен», погибший товарищ («и билося сердце в груди не одно... когда хоронили мы друга»), утерянная в допризывном отрочестве девушка («соседка есть у них одна...»), а также пылкое сердце под толстой армейской шинелью и некая «таинственная повесть», о которой напрямую не говорят, а лишь издали жгуче намекают.

Имеют место быть и невинные развлечения: напиться в день ВДВ и отлупить чурку или волосатого пацифиста. Чувство превосходства, связанное с сакральным «знанием», открывшимся в определенный «момент истины», порождает легкое презрение к «штафиркам» вообще... И поверх этого всего — густой флер мрачнейшей романтики и слезливой чувствительности.

По части чувствительности эти суровые мужчины стоят на втором месте — сразу после старых уголовников. Основной ее мотив:

Как в ночи звезды падучий пламень,
Не нужен в мире я...

Или: «Вам не понять». Или: «Давно отверженный блуждал в пустыне мира без приюта».

Очень хочется приюта. Очень хочется преклонить покрытую боевыми шрамами голову на чью-нибудь понимающую грудь...

Москва описываемого времени кишела молодыми людьми в камуфляже. Сколько из них на самом деле побывало в «горячих точках» — одному Богу известно. Но все они, словно сошедшие с конвейера, обладали общими особенностями. Во-первых, они умели открывать консервы складными ножами, во вторых, после второй стопки становились угрожающе патетичны.

Отвергающие мирный быт, люди в камуфляже работали в охране, в МЧС или занимались спелеологией. Были среди них и «диггеры» — обитатели московских катакомб. И всякие другие экстремалы тоже были.

Типичным образцом этого биологического вида являлся Петя Пятачок. Он был первым молодым человеком Эварсель и большим приятелем Уны. «Если б ты только видел, ка-акая у него елда!» — говорила Уна, заводя глаза.

Виталика мало интересовала Пятачкова елда; кроме того, люди с милитаризованным сознанием его удручали. Но Петя сам по себе был парнем неплохим. Эварсель привела его к «толкиенутым», и Пятачок среди них адаптировался. Наблюдать, как он спорит с воином «Черной гвардии», было сплошным удовольствием. Кроме того, Петя проявлял любопытство:

— Мне интересно знать, как живет нынешняя молодежь... Я не верю, что все так плохо, как говорят ТАМ... (Имеется в виду — там, где гремят разрывы, свистят коварные черкесские пули и выскакивают из-под ног прыгающие мины.) Так вот, ТАМ уверены, что вы все здесь — жалкие слизняки, которых по возвращении следует давить на каждом углу. Но я вижу, что это не так. Вы — такие же, как и МЫ. Может быть, МЫ, в отличие от вас, кое-что поняли... Вам, впрочем, лучше ЭТОГО не понимать...