Самозванец. Повести и рассказы

В комнате — идиллия. Между лежбищем и швейной машинкой, на полу, спит «дивный братец». Под его синим плащом спит обладательница круглых розовых пяток. На лежбище, как поверженный атлант, возлежит Алхимик. Угнетенно храпит, придавленная бревнами его ног, девушка — индейский вождь. Шура спит, укрывшись с головой. Агасфер спит, полуоткрыв рот. Бурнин спит между ними, перекрученный, как пружина. Оригинал Широевский спит перпендикулярно. А в самом углу, с блаженной улыбкой на устах, вкушает сон юный МакЛауд. В его руке зажат фанерный кинжал.

Модем поет, как цикада. Хозяин заснул, разметав волосы по клавиатуре.

И посреди этой идиллии дверь в Квартиру с грохотом распахивается.

В прихожей стоит женщина лет сорока в немарком тулупчике. Из-под платка, съехавшего набок, свешивается прядь тусклых волос.

Она бегло оглядела кухню и, не сказав ни слова, прошла в комнату. Спящие зашевелились. Женщина, не теряя целеустремленности, быстро подошла к спящему МакЛауду, отдавив Страннику нос. Широевский заголосил. Алхимик решил, что женщина ему снится, — он поднял ногу кверху и громко засмеялся по обыкновению.

Женщина встряхнула МакЛауда за плечо.

— Мама? ...ты приехала?.....из Киева? — ласково за

бормотал он.

По щеке его текла трогательная слюнка.

— Одягайся, сынку, — сказала женщина. — Пиедем до дому.

И блудный сын из клана МакЛаудов, смущенно улыбаясь, очень быстро оделся. Свой тяжелый рюкзак он выдернул из-под головы Странника.

— С ума сошли, что ли? — сказал Широевский, но на него не обратили внимания. Мама из Киева взвалила рюкзак на себя, и они вышли. Метель проглотила их без следа.

Виталик вытирал ноги Эварсель.

— Пойдем, — сказал он. — Там освободилось место. Можно немного поспать...

И снова воцарилась тишина. И в этой тишине падает с небес пропыленный занавес, и на площади вокруг сцены зажигаются фонари.

Действие четвертое

Явление первое

Гуляя с Шурой по Москве, направляясь по поручению Уны в прачечную или просто вынося мусор, Виталик замечал все более отчетливые признаки приближающейся весны.

Сначала это был теплый ветер. Он приносил с собой какие-то странные мысли и сеял в крови беспричинную веселость. Потом снежная перина под ногами намокла, сделалась тяжелой и грязной. Облепив безнадежно текущие сапоги, она хлюпала и пузырилась.

С артиллерийским грохотом рушились ледяные замки, подвешенные к карнизам кверху ногами. Водосточные трубы, поднатужась, выплевывали в ноги прохожим длинные гладкие снаряды, идеально круглые в сечении.

Шура приволок откуда-то целлофановый мешок, набитый ревитом, ундевитом и аскорбиновой кислотой.

— Есть горстями в приказном порядке, — произнес он. — Сугубо.

Обитатели Квартиры ели витамины вяло. Агасфер вообще их не ел. Он тискал отсыпанную порцию в грязненьком кулачке, а потом прятал маленькие желтые горошины под матрас.

Уна тоже предвидела наступление гриппа. Она препоручила Виталику владеть «единой» и следить за порядком, а сама уехала к кому-то погостить. Морозов мрачно помогал ей упаковывать вещи.

Виталик к тому времени уже пописывал для «Вечерки» настроенческие очерки в 200 строк. Очерки приносили ему тысяч восемьдесят в неделю. Вдали сверкала перспектива штатной работы и возможность накопить на новую обувь. Словом, жизнь перестала пугать.

Хозяин появлялся в Квартире набегами. Основное время он проводил у Венского, где и работал, сочиняя какие-то программы.

Квартира, как опустевший «Летучий Голландец», вошла в полосу штиля. Житейские шквалы не колебали ее остова. Такелаж безвольно обвис и перепутался, бессмысленные мачты торчали вкривь и вкось. Из гостей забегали лишь мимохожие фидошники.

Дивные шмыгали носами по своим домам, каждый — наедине со своей тайной. Виталик общался главным образом с Ложкиным.

Ложкин был «мыслящим вакуумом». Во всяком случае, так его охарактеризовал Хозяин.

— Я скажу тебе как дон Хуан дону Хуану, — рассуждал Ложкин на лестнице. — Перво-наперво нужно извлечь из себя своего внутреннего мертвеца — Сталина там, Брежнева, еще кого-нибудь...

— А ежели его нету? — поинтересовался Виталик.

— Ты уверен?

— Представь себе. Нету, и все. Следуя твоей теории, мне сначала нужно им обзавестись. Это морока!

— Да, — поразмыслив, соглашается Ложкин. — Это неконцептуально.

Антоша Ложкин Виталику нравился, и они скоро сделались приятелями. Болтать с ним было любопытно.

Мировоззрение «безупречного» с Пречистенки представляло собой салат из Кастанеды, Пелевина и дзен-анекдотов. Довольно банальный список ингредиентов, но — Тоша Ложкин претворял свои идеи в жизнь. И они у него даже работали. Правда, жил Тоша в мире настолько многомерном, что Виталик быстро от него уставал.