Самозванец. Повести и рассказы

Морозов нагнулся и осторожно вытащил из костяного кулака клочок бумаги. Бегло осмотрев, он сунул бумагу в карман. Виталик успел заметить, что клочок этот разлинован, как и листы книги учета.

Наконец пролез и Агасфер.

— Теперь все просто, — объявил Ложкин. — В этот проход. Идите на голоса. Через пятьдесят шагов увидите свет. Там — стоянка.

Вдали звучала гитара, и голос, утроенный эхом, пел ирландскую песню. Кроме того, пахло дымком.

Путники, приободрившись, зашагали в ту сторону. Виталик, Шура и Ложкин чуть поотстали.

— Двадцать пять человек, — сказал Ложкин. — Я охреневаю!

— Забей, — молвил Шура.

А что оставалось делать?

Костер горел в центре огромной круглой площади. Свод ее был настолько высок, что луч фонаря его не нашаривал. Туда же, ввысь, уходили огромные круглые колонны, выложенные алым кирпичом наподобие башен.

— Колонный зал, — сказал Ложкин. — Наверху площадь, все время забываю, какая...

Шура, оглядевшись, сказал: «Сугубо» — и пошел к огню.

Трое приятелей Ложкина, сидевшие у костра, созерцали прибывших. У всех троих взор был какой-то совиный, почти не мигающий. Длинный, землистого цвета бородач, исполнявший ирландские песни, гостеприимно развел руками.

— Здравствуйте, детишки,

Девчонки и мальчишки! — пробасил он, широко разевая пасть.

Второй, в шахтерском шлеме, по-собачьи поднял верхнюю губу, а ладони приставил к ушам локаторами. Третий, пронзительно-рыжий коротышка, заговорил каркающим голосом:

— Дрожите, несчастные чайники! Трепещите, ибо не вижу я юбиляра среди вас! Скудоумные отроки, пионэры зеленые, где вы девали Тошу Ложкина? Сознавайтесь, ибо мы сейчас изберем среди вас самую красивую девушку и подпалим ей пятки на этом огне!

Бородач заухал, как вурдалак.

Ложкин вышел в круг света, маша рукой.

— Здесь три ящика водки и мешок всяких иных напитков, — сообщил человек в шлеме. — Ожидая тебя, мы смешивали коктейли. Хуже всего — водка с шампунем!

— А зачем вам шампунь в катакомбах? — изумилась обладательница стрекозиных очков.

Подземные жители, качнувшись, захохотали.

— Правила простые, — сказал, отсмеявшись, бородач. — На голом полу не сидеть, поодиночке от огня не отходить, сортир — смотри на указатели. Дамский — розовые стрелки. Для джентльменов — хи-хи — голубенькие. Всю жратву — в общак. Свечи, у кого есть, — тоже. Сначала банкет, потом — баня...

— Вместе с вашей у нас четыре гитары, — сказала Уна, располагаясь на полосе «пенки», по-турецки скрестив ноги.

— А здесь тепло, — молвила Эштвен, садясь между рыжим и Уной.

— Плюс восемнадцать, — откликнулся бородач. — Ложкин, концептуалист наш дорогой! Я скажу речь!

— А напитки? — заволновался «братец».

Все загалдели, рассаживаясь амфитеатром.

Агасфер примостился вдалеке. Он нацепил на себя пространную рясу из мешковины, а на голову надел островерхий колпак с золотыми звездами. Вокруг своего куска «пенки» он размашисто начертал косорукую пентаграмму. Шура стоял рядом и топорщил усы.

— А я-то думал, дурак, кой черт понес вас на эти галеры? — говорил он.

Агасфер, задрав пегую бородку, хранил молчание.

Забыв про речь, бородач, бодро ударяя по струнам, запел «Telenn Gwad». Эльфы подпевали, не зная слов. Уна издавала на флейте стрекочущие звуки.

— Водка с «Сангрией» — для дам-с! — орал рыжий.

Мелькали пластиковые стаканы. Брякали кружки. Человек в шлеме наклонился к Виталику, больно стукнув его фонариком в ухо.

— Пятый день здесь сидим! — проорал он. — Я уже видел белую деву!

— Поздравляю, — сказал Виталик и отодвинулся. С другого бока ему уже совали стакан с водкой. В стакане плавали какие-то упругие волокна телесного цвета.

Сэр Джон Бэксфорд
Собирал в поход
Тысячу уэльских стрелков! —

грянуло двадцать голосов разом. Эльф в армейских «гадах» опрокинул в костер открытую банку тушенки. Жир плавился и шкворчал среди пылающих брикетов. Водка стояла колом в пищеводе и не хотела проваливаться. Виталик, морщась, закурил. Хохочущая эльфийка в мышином плащике все время извивалась, толкая Виталика в бок острым, как заноза, локтем.

— Я вообще не понимаю, при чем здесь пейотль? — спорил с кем-то Ложкин. — Ты невнимательно читал. И не говори мне про горизонты...

— Но расширение сознания — процесс бесконечный, — оппонировали ему из темноты. — Разве музыкант, освоив гаммы, выбрасывает рояль на помойку?

— Для начала запомни — нет никакого рояля. И никакой помойки...

— Кто пьет много пива, будет писать криво! — поведал бородач.

Так налей, налей
Еще по одной! —

Эхо уходило в свободное плавание. Возможно, оно достигнет через несколько дней того уголка подземелья, где на часах у металлической двери стоят монолитно два бойца НКВД в довоенной форме, лихо перетянутые портупеями. То-то они удивятся!

Шура умел пить теплую водку смакуя.

— Удивительное дело, — сказал ему Виталик. — Они веселятся искренне, и я рассудком готов разделить их веселье — но вот не выходит. У меня у самого ощущение, что я лицедействую...

— Видишь ли, — ответил Морозов, — это как навязчивый сон. Только не забывай, кого порождает сон разума... и будь спокоен.