— Ну да. Но есть и третья мыслишка. От всей предстоящей кутерьмы вам-то польза сугубая, как выражается наш хирург-резонер. Вот вы ее и не упустите... А у меня давно все готово. Дурочка Морра с радостью все сделает. Она у нее гитарку-то попросит, якобы в коридоре попеть-с. Да так время выберет, чтобы Аэглин кто-нибудь разговором отвлек. Этот кто-нибудь-с — тоже давно проинструктирован.
— Кто это? — глухо спросила Эштвен.
— Вам-то зачем знать-с? Есть один эльфишко... он у нее в свите на четвертых ролях-с...
— Удивительно, сколько у тебя помощников для такой мерзости! — обронила Эштвен, качая головой.
— Так это для какого-нибудь донкишотства трудно помощников сыскать. А здесь все на энтузиазме!—«Братец» уже откровенно егозит. — Ну так вот-с, Морра гитарку-то на другой этаж снесет, а там другая милая дама эту гитарку на два тона выше и подтянет! И все это за считаные минуты до выступления бедненькой Аэглин. Она своего пажика-то за инструментом пошлет, а сама будет за кулисами стоять и волноваться. Ну а пажик-с гитарку ей собственноручно подаст за пять секунд до выхода. Ну, она и споет, хе-хе... А у меня в зале уже и доброхоты будут с пищалками «уйди-уйди».
— Это все прекрасно, но к чему ты Уне об этом рассказал?
— И на это у меня есть соображеньице. Аэглин-то с полгодика назад у Уны кавалерчика увела-с. Так Уна мне сегодня пощечину дала, после всего этого — еще одну даст. А супротив ничего не предпримет. Пальцем не поше-вельнет-с... А мне, глядишь, от нее время спустя и обломится чего-нибудь... Запросто.
— Ты феноменален просто. Такого я еще не видала! Тс-с... Что это за шаги? — Эштвен встала, пошатываясь на затекших ногах. — Вроде идет кто-то...
С тихим визгом, топоча ногами, мимо заговорщиков пробежала голая эльфийка, изображавшая Европу. Следом за ней, трубя в воображаемый рог, поспешал человек в шлеме.
— Белая дева! — азартно восклицал он. — Ату ее! Ату!
И кругом сразу загалдели, засмеялись и завертелись десятки огоньков.
Виталик смешался с толпой. Он был оглушен услышанным и, попав в медвежьи объятия Морозова, чуть не расплакался.
— Это злодейство, — лепетал он, — просто злодейство. В книжном духе. Я смят и встревожен — но чем я могу помешать?
— Идем-ка к огню, ты дрожишь, — сказал Шура.
С ними пошли еще несколько дивных дев в чалмах из полотенец.
— Сейчас хватим водочки, закусим, — говорил Морозов бодро. И вдруг он замер, а одна из девиц завизжала так, .что у Виталика заложило уши.
Пылающие красные зенки выпрыгнули на них из темноты. Их обладатель действительно был похож на гигантскую крысу метра полтора в холке. Только нос был длиннее крысиного, голый и гибкий, словно хобот. Все покрытое светло-коричневой с переливом шерстью, чудовище выставляло этот лысый нос и передние лапы, похожие на человечьи, с непомерно длинными указательными и средними пальцами.
Под шевелящимся носом показалась пасть с двумя желтыми торчащими зубами.
От чудовища пахло аммиаком.
Виталик, не помня себя, лупил по жуткой морде своим погасшим фонарем. Зверь покачивался, сидя на задних лапах и размахивая передними.
Эльфийки визжали.
Шура с разбегу лягнул чудище в бок. Оно обиженно заворчало, опустилось на все четыре лапы и метнулось куда-то прочь, мимо костра. Толстый и как-то противноживой хвост стеганул Виталика под коленом.
— Это мохнатка! — закричали в темноте.
А потом кто-то заорал от страха и все прекратилось.
Виталик в каком-то ступоре продолжал сжимать останки фонарика — в схватке от него отлетели какие-то детали.
— Бог мой! — спохватился Шура. — Агасфер!..
Они со всех ног бросились к Агасферовой пентаграмме.
В центре нее лежал, еще покачиваясь, островерхий колпак.
— Она его утащила, — сказал кто-то.
Виталик поднял глаза — вокруг стояли почти все. Его вырвало.
— Что это было? — спросил голос Уны.
— Мохнат-ка, — сказал рыжий.
Морозов, не торопясь, достал из кармана линованный листок бумаги, расправил его и медленно прочел:
— Didelphidae giganteia subterraneia2
. Обладает темно-рыжей или коричневой шерстью, лапы же, нос и хвост — голые. На брюхе имеет шесть сосцов, а женская особь — еще сумку для донашивания плода. Практически всеядна...Действие седьмое
Путаясь в собственных мыслях и заламывая руки, Виталик гулял по Ленинградскому шоссе. В эти несколько дней он возвращался поздно, весь обрызганный грязью.
— Ты окончательно испортился, — сказала ему Уна. — Посуда не мытая, эльфам грубишь...
— Испортиться может техника. Или продукт, — сказал Виталик. — А что до грубости, то видит Бог, тише и бессловеснее в этой квартире нет человека, чем я.
— А кто сказал Мирилю, что кривоногие мальчики не должны носить лосины?
— А кто вылил Алхимику кипяток на ляжки?
— А кто убил кошку мадам Полосухер? — спросил Виталик устало и...
И пошел мыть посуду. Но ведь это занятие только способствует концентрации мысли — так в результате и родился у него план, впрочем, сумбурный и нелепый.