Самозванец. Повести и рассказы

— Приходила Аэглин, очень печалилась, что тебя нс застала. Вот, конфеты принесла, — сообщил Хозяин, показывая на пустую коробку.

«Тикки-так!» — подумал Виталик. Странно улыбаясь, он выпил чаю и ушел спать.

А конфеты, кстати говоря, съел Агасфер. А что не съел — спрятал в носок и повесил на бельевую веревку на кухне. Спустя неделю в носке завелись муравьи.

Потом начались сущие гадости.

У Виталика стали пропадать вещи, и наоборот — пропавшие у других обнаруживались почему-то среди незамысловатого его барахла.

— Надо лучше охранять крааль, — сказал Виталик. Он стал осторожен, скрытен и подозрителен. Успокаивал нервы какими-то гремучими травяными настоями и тут же сам себя накручивал.

— У меня паранойя, — поведал он Шурке. Тот, нс найдя что сказать, развел руками.

Когда неприятности начались у Виталика на работе, он даже не удивился. «Поиграем в частного детектива», — решил он. И за несколько дней выяснил, что ответсек Таня является старшей сестрой девицы по имени Морра.

Все это было как-то уж очень гнусно, меленько, грязненько... «Неужели им больше нечего делать, не о чем думать? Такие сложные интриги, и все только для того, чтобы попортить мне нервы?» Виталик не знал, смеяться над создавшейся ситуацией или горько рыдать.

Пойманный очередным приступом тоски, он уже собрался было позвонить Аэглин, но — вспомнил, что съел ее телефон. Узнавать его снова не хотелось — и Виталик передумал. «Обойдусь. Ничего ведь из этого нс выйдет путного. Пусть живет себе спокойно...»

— Я пытался найти в себе «волшебные полутона», — сказал он Ложкину, — а вместо этого наполнился какими-то скрипучими диссонансами...

К кисейной даме подошла похожая на анатомический макет борзая сука в изумрудном ошейнике. То вправо, то влево наклоняя острую морду, она взирала на шарманщика. Потом подбежало двое мальчиков лет пяти в матросках и коротких штанах.

— Я недавно открыл, что оконное стекло пачкается от взглядов, — сказал Ложкин, барабаня пальцами по подоконнику. — Глаза очень многих людей оставляют повсюду сальные отпечатки... Поэтому я никогда не хожу в музеи.

Приятели выходят на свежий воздух.

Небо над ними небывалой синевы и чистоты. Сбоку висит луна, похожая на призрачный ломоть арбуза. Светлый-светлый день. На ветке липы, еще черной и неживой, оттаяла какая-то маленькая пигалица и робко цвиркает.

— А мне, понимаешь ли, удалось... — говорит Тоша Ложкин. — Я избавился от своего мертвеца. Тебе интересно?

— Пожалуй, — соглашается Виталик. Ему радостно оттого, что скоро можно будет ходить без пальто.

— Это случилось в подземке, — повествует Ложкин. — Он выпрыгнул из меня, с распоротым брюхом, жуткий, и начал душить. Я бил его по лицу, пинал ногами... Было очень страшно. Но мне повезло — я сумел оторвать его от себя, и он упал.

По обочинам, на солнцепеке, из-под промерзшей земли уже выбивается мелкая остренькая травка невозможно зеленого цвета. По ней разгуливают важные черные птицы, совершенно кладбищенской наружности.

— Он упал, а я поразился тому, какой он большой... — продолжает Ложкин. — Во-первых, он старше меня, наверное, вдвое. А во-вторых, он больше меня. Представляешь, мой собственный внутренний мертвен оказался больше меня!

— То есть — больше? — не понял Виталик.

— Ну, блин, размерами! Выше, шире, толще... У меня, к примеру, сорок второй размер обуви, а у него — сорок четвертый. Я на подошве цифры разглядел...

— Сорок четвертый, говоришь?— Виталик хохочет. — Рубчатая такая подошва? Это было в Химкинской системе?

— Ну да, — отвечает Ложкин. — Именно там.

Он совершенно спокоен.

— Я твоей осведомленностью нс удивлен, — говорит он. — Я давно понял, что ты знаешь судьбы мира.

— Да ну? — веселится Виталик.

— Конечно. Помнишь, ты дал мне совет по поводу левитации?

— А как же, помню, конечно. И что, у тебя получилось?

— Представь себе, — победоносно заявляет Тоша.— Знаешь, почему у тебя нс получается? Ты плавать из-за этого не умеешь.

— Ну-ка, ну-ка... — бормочет Виталик с живым интересом.

— Дело в том, что ты всегда слишком напрягаешься. А нужно расслабиться. Вот так.

Тут Ложкин, встав на левую ногу, подтягивает правую пяткой к животу, словно хочет сесть в воздухе по-турецки. Потом он чуть приседает, слегка отталкивается от земли — и медленно воспаряет над улицей Адмирала Макарова.

— Понимаешь, чувак, надо насслабиться! — кричит он с высоты пятиэтажного дома, продолжая подниматься все выше и выше. Вог он стал размером с голубя, вот он уже нс больше мухи, вот уже ничего, кроме стеклистых червячков, Виталик в весеннем воздухе нс различает.

Улетел Тоша Ложкин.

— Ну знаешь, — сердито шепчет Виталик, — была бы у меня квартира на Пречистенке, я бы тоже не очень напрягался...

Он неуверенно машет в небо рукою и поворачивает обратно.

Сегодня Шура Морозов уезжает в Минск.

Страшно медлительный, осунувшийся и какой-то чужой, Шура сердечно и немного виновато объясняет:

— Я и рад, что уезжаю, и отчего-то мне тяжело...