Самозванка. Кромешник

— Да слышал я! — перебил тот сердито. — И что? Ты обещал принять меня Близким! И ты можешь это устроить! Королева тебе благоволит и даст тебе всё, чего бы ты ни попросил. Вот о чём говорят в казармах!

Фладэрик прикрыл глаза, смиряя раздражение. Какие там путешествия, его не то что в Розе, в поместье одного оставлять боязно, как бы голуби не заклевали. Ещё и при таких повадках.

— Когда то было, — мрачно проронил Упырь.

В выстуженных покоях отчётливо попахивало «смертельной обидой», а то и «терзаниями». Что важно, душевными. Возможно, в стихах.

Радэрик упрямо вздёрнул аккуратный подбородок, куда менее для того подходивший, чем братишкина квадратная челюсть:

— Разве слово Высшего имеет срок давности? — Вызов звякнул о камни сводов наконечником копья.

Старший Адалин лишь усмехнулся, машинально пощупал амулеты и подтянул тесёмки облачения.

Радэрик заподозрил страшное и тотчас позабыл свою обиду:

— Ты что, уже уходишь? Сейчас обед принесут! Я распорядился на двоих.

— Вот и поешь за нас обоих. — Упырь смерил выразительным взглядом братишкину стать — фамильно тощую, пока не заматеревшую, а потому удручающую — и выразительно кивнул: — Тебе не помешает.

— Я просто высокий! — округлил зенки младший Адалин. — И вообще! На себя посмотри!

Фладэрик, припомнив «одра», ухмыльнулся отчётливее:

— Мне можно.

— Так куда ты? — не дал себя сбить Радэрик и ухватил брата за рукав.

Упырь беззлобно, даже ласково его отстранил, машинально потрепал по волосам, как делал в детстве.

— К благоволящей мне государыне, — сообщил он коротко.

— К государыне? — опешил отрок. — Но… обед…

Братишкин пыл раздражал искренней непорочностью. Фладэрик захлопнул дверь, оставив юность на попечение Норбера.

Глава 7. Палаты

Свербяще-тонкий дух лечебных травяных притирок тлел в воздухе хвостом метеора.

Радэрик растеряно оглянулся на очаг, на безучастные сундуки, резные деревянные панели и фантазийные композиции из бесценных сабель по стенам. Брат не трудился украшать своё жилище, но, хвала Князьям, не запрещал другим. А потому покои выглядели великолепно, как и пристало палатам Высшего. Не чета убранству замка Адалин, но всё же.

Фладэрика почтила аудиенцией сама государыня. А значит, обижаться за сорванный обед глупо и по-детски, но доводы рассудка пока не помогали. Рад грустно повертел в ладони опустевший кубок.

Прекраснейшая из королев, дивноокая Айрин с сияющими волосами цвета солнца, далёкая, овеянная сказочной молвой, как сама Жрица, в стихах и сонетах студентов поминалась столь же часто. Радэрик и сам тайком такое сочинял. А ещё выменял на одно из отцовских колец небольшой, всего-то с пядь размером, портрет Её Величества, писанный на деревянной доске безвестным, но явно одарённым миниатюристом. Портрет тот младший Адалин хранил как драгоценную реликвию.

В покоях брата, к слову, он таких никогда не замечал.

Спальня Фладэрика, мрачная, как древний каземат, и чисто прибранная, как отшельничья обитель, нагоняла дикую тоску.

Старший Адалин в Розе вёл суровый образ жизни. Радэрик окрестил его «походным», хотя сам не побывал пока ни в одном. Но тюфяк под покрывалом на узкой койке из едва оструганных досок выглядел крайне неуютно.

Как и окованные железом сундуки, где брат хранил привезённые из странствий артефакты и кодексы, которые не разрешал читать.

В долине о Фладэрике ходили толки. Наследник знатного семейства слыл первым мечником, хотя с некоторых пор игнорировал турниры, и удачливым вельможей, пользовавшимся особой благосклонностью правительницы, несмотря на постоянные разъезды. При Радэрике осмотрительные придворные и родовитые отпрыски подобных формулировок избегали. А тот, по доброте душевной, не подозревал, сколько корысти кроется в восторженных словах.

Но кто рискнёт сболтнуть при мало не влюблённом в старшего брата отроке чего… предосудительного?

***

По сумрачной, окутанной тенями побочной галерее, соединявшей башни верхнего замка, сновали призраки и мыши. Большей частью, обыкновенные, но и летучими судьба тот лаз не обделила. В сухой соломе пыль хрустела под ногами, а витражное стекло чуть слышно трепетало в железе узких рам на стылом сквозняке.

Беседы с братом неизменно застревали занозой в том, что менестрель назвал бы бренным остовом почившего когда-то благородства. Невинный отрок глядел на Упыря с беспричинным восхищением. Взгляд ясных глаз цвета ольховой коры под летним солнцем колол побегом тёрна. Фладэрик припомнил, в чём заверял наднесь Сейрана, и отогнал воспрянувшие сомнения. Некоторые вещи надо просто делать, невзирая ни на какую боль.

Палаты Равнсварт, просторные, как иное селище, с кучей закутков и комнат, занимали верхнюю честь Королевской башни. И превосходили даже покои короля.

Фладэрик удержал вильнувшие на зыбкий склон мысли. Не следовало поминать всуе порфироносную персону Его Величества вампирского монарха, почившего глубоким — вот уже который век беспробудным — сном в напоминавших катакомбы недрах замка, что грибницей проросли в скалу.