Самозванка в Академии стихий

— Ты был снаружи когда-нибудь?

— Только когда несли сюда, — голос Пака задребезжал от волнения, — давненько это было.

Он сделал парочку кругов вокруг моей головы. Ну точно пёс, что не может усидеть на месте.

— Перед тем, как мы выйдем, запомни: без моего приказа ты себя никак не проявляешь. Не используешь магию, не двигаешь вещи, не являешься людям.

— Слушаю и повинуюсь, — хмыкнул Пак. — Смотри, только сама не пожалей.

Перед глазами тут же пронеслась череда ситуаций, в которой бездействие фамилиара стоит мне жизни, здоровья и полного набора конечностей.

— Гм… — Я коснулась стены, та послушно растворилась в воздухе, открывая тёмный провал коридора. — Внесём уточнения. Ты никак не проявляешь себя без приказа, кроме тех случаев, когда мне грозит опасность.

— Только тебе? — дотошно уточнил сильф.

Он в открытую веселился, аж туман рябью пошёл.

— Мне и кому-то из тех, кто не пытается меня прикончить. — В отместку я подозвала светляков поближе и развесила их над плечами. Фамилиар тут же отлетел в сторону с тихой руганью. Сила перегревала изнутри, на лбу уже выступил пот. Я обернулась в последний раз и перешагнула незримую черту: — Нам пора, господин Пак. Все дела сделаны.

Теперь я уже не пробиралась по коридору с осторожностью ушлой лисы в курятнике, а бежала со всех ног, отстукивая по камням каблуками-рюмочками. Вперёд, потом налево, где в узком проходе потолок опускается так низко, что едва не царапает макушку. А там уже и до винтовой лестницы рукой подать. Высоко вскидывая колени, я выбралась по спирали из подвального этажа в одну из башенок поместья.

Люмины вспыхнули, яркий свет залил похожую на круглую шкатулку комнатку: стены обиты бледно-золотистым бархатом, мебель вся какая-то пузатая, скруглённая, лоснятся гладкие бока и лаковые завитки. Пак зашипел на люминовые светильники, демонстративно проплыл мимо. Я отчётливо видела его облако — то молочно-белое, как кучевые облака в разгар лета, то полупрозрачное, растянутое, вроде утренней дымки над рекой.

— Уверен, что другие тебя не увидят? — прошептала я, уже держась за латунную дверную ручку.

— Сила Аэри — это не только ветры пускать, — с ноткой превосходства отозвался сильф. — Я могу и сам незримым стать, и любой предмет скрыть, если тот на месте стоит, а не носится по дому, как горная козлиха.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Ну и характерец у него!

Из башни, через длинную галерею, стены которой прятались под картинами, а пол был до того натёрт, что отражал их не хуже стекла, мы вышли в заднюю часть поместья. Здесь я чуть не слегла с сердечным приступом — прямо из стены на меня вылетела растрёпанная служаночка. Она напугалась не меньше: выпучила глаза, скособоченно поклонилась, будто у неё под рёбрами скрутило — и удрала, шелестя юбками.

Неприметную дверь для прислуги она бросила открытой. Из любопытства я сунула голову в коридор — не след мне рассхаживать тут, но если можно срезать путь до столовой…

Перед лицом вдруг замаячил туман:

— Я бы на твоём месте не ходил туда, — озабоченно сказал Пак без своего обычного ехидства.

И тут до меня докатился тоненький вскрик, придушенный толщей стен.

Глава 26

Предостережения сильфа пропали втуне. Я притворила дверь и пошла в сторону крика. Коридор узенький, двоим еле-еле разойтись, люмины скупо натыканы через пяток шагов. Господа здесь не ходят, подумала я сварливо, а прислуге угождать незачем. И занозистые полы им сойдут, и света ровно столько, чтоб углы носом не собрать.

— Ну и куда ты? Эй? Пусть сами разбираются, — бормотал Пак, то и дело зависая у меня перед лицом.

— Отстань. — Я махнула рукой отогнать, но та лишь прошла сквозь прохладный туман. — Там либо трагедия, либо сен-са-ци-я, — получилось ввернуть умное слово, — так что посмотреть стоит в любом случае.

— У-у-у, — протянул сильф и завихрился вокруг ног, — а я то думал, в тебе героизм проснулся.

— Героизм не героизм, — пробормотала я, замедляя шаг, — а мимо чужих криков проходить нельзя. А то мимо твоего тоже пройдут.

Через несколько шагов и один поворот коридор наполнился приглушёнными голосами, словно кто-то бубнит через подушку. Я прокралась вдоль стеночки и замерла у двери.

А услышав, что там происходит, распахнула её настежь.

У бабули Фламберли, что только на людях притворялась немощной и дряхлой, из рук выпала трость и стукнула об пол. Та самая, которой она только что охаживала внучку почём зря. Рыжие кудри Нарелии рассыпались по ковру, такие яркие на изумрудном ворсе. Она сжалась в комок, словно молилась и еле заметно дрожала, на вытянутых ладонях алыми розами расцветали ссадины по отбитым костяшкам.

Я уставилась на них в ужасе, хотя больше всего потрясало другое. На кресле у камина со скучающим видом сидел лорд Фламберли, отец Нарелии, такой же рыжекудрый и бледный, как она. В руках у него сверкала баночка с до боли знакомой мазью — любой адепт запасал эту ярко-зелёную дрянь, если в расписании стояли тренировки на деревянных мечах. Он лениво подбрасывал её на ладони, когда я ворвалась, а теперь стискивал, будто собирался ею в меня швырнуть.