Самозванка в Академии стихий

Бабка тихонько попятилась, сгорбилась, зашелестел подол из чёрной тафты. Крошечные глазки так и забегали, колыхнулся под шеей дряблый зоб.

— Ох, — зашамкала она, — наша крошечка вечно обо что-нибудь ушибётся. Гилдегар, сынок, что-то мне душно стало, на ногах не устою.

— А вы попробуйте на трость опереться, — предложила я. Голос ещё не оттаял от зачарованного коридора, источал тот же смертельный холод.

Воспоминания о вечных побоях ожили на моей коже. Желание вцепиться этой усохлой жабе в шиньон и оттаскать как следует вспыхнуло так, что пришлось схватиться за спинку кресла — а не то быть ещё одному скандалу сегодня.

При звуке моего голоса Нарелия резко подняла голову. Мокрое, залитое слезами лицо исказилось. Она невидяще уставилась в пол, наверняка мечтая сейчас провалиться сквозь землю. Или нет, зная её — представляла, как на поместье рушится огненный дождь с небес.

Лорд Фламберли вороватым жестом сунул мазь в карман сюртука. Брови его росли на редкость тонкими и реденькими, почти незаметными, так что казалось, что его одутловатое лицо лишено всякого выражения, как у тряпичной куклы. Он подобрал трость и взглянул на меня пустыми глазами-пуговицами:

— Мадемуазель Шасоваж, если не ошибаюсь?

— Собственной персоной.

— Гхм… — Мужчина пожевал губами, словно обнаружил между зубов недоеденный кусочек. — Гхм… Как вам наш климат?

— Простите?

— Климат, — повторил он сонно и подал матери локоть, за который она немедленно уцепилась своими жабьими лапками. — Погоды нынче стоят приятственные.

Я заморгала. На мгновение даже решила, что сошла с ума. Но нет, мне ничего не привиделось, Нарелия всё горбилась на полу, только руки баюкала на груди. Бабка исподволь метала в неё выразительные взгляды, словно те могли просочиться прямо ей в голову.

Тишина повисла далеко не светская. Лорд Фламберли с растерянным лицом уставился на мать — ну точно трёхлетка, что потерялся в ярмарочной толчее. Она вытащила из рукава платок и принялась обмахиваться:

— Здесь всегда такой плохой воздух, сил нет. Я говорила леди Триккроу нанять парочку ветродуев, как заведено, но эти молодые вечно всё делают по своему. Никого не слушают, никого не уважают. Потом спохватятся, а поздно уже, — прибавила она многозначительно. — Идём-ка, сынок, отведи меня на лоджию, пока я вовсе не задохнулась. Оставим юных леди посплетничать. Надеюсь, наша дорогая крошечка будет осторожнее и больше нигде не поранится.

Мне след бы промолчать, да уж больно нагло они делали вид, что ничего не случилось.

Я шагнула вслед, повысила голос:

— Вы же понимаете, что я всё видела?

Но они даже не остановились.

«Углежоги, — фыркнул в голове Пак. — Чего от них ждать?»

Он упорно не хотел запоминать, что я тоже игнитка.

Как только мерзкая парочка удалилась, Нарелия тут же села на полу и уставилась на меня отнюдь не с благодарностью.

— Ждёшь, что я тебе ручки целовать буду? — бросила она. Покрасневшие глаза зло сверкнули. — Не дождёшься. Я не стану благодарить такую как ты.

Обычно я бы пропустила это мимо ушей — кто ж на брехливую псину обижаться будет? Но сейчас как по живому резануло. У этой семейки прямо талант трепать нервы, и ведь все думают, что они в своём праве.

— Какую «такую», м? — Я нависла над ней, тень перечеркнула белое лицо. — Чем я тебе не угодила? С самого начала ко мне цепляешься, с первого дня!

— Потому что ты лгунья! — выкрикнула она. Плотно сжала губы, но плотину уже прорвало, слова так и полились из неё: — Мой первая няня была конфланкой! Я знаю конфланцев, знаю, как они говорят, какой у них акцент, какие праздники они отмечают, как живут! О, ты откуда угодно, но точно не из Конфлана.

Внутри у меня всё так и похолодело.

— Вот как? — Я облизнула пересохшие губы. Отошла назад, сложила руки на груди и состроила равнодушный вид. — И что же ты не растрезвонила об этом, раз так уверена?

Она сморщилась, отвела взгляд. На скулах проступили красные пятна.

— Потому что лорд Морнайт поручился за тебя перед всеми. Я не могу ему навредить.

— Он не любит тебя.

— Знаю! — огрызнулась она и вся как-то сжалась, как гаснущий огонёк. — Мне всё равно.

Вид у неё был до того несчастный, что мне даже скандалить расхотелось. Дома её ждёт ублюдочное семейство, в Академии перед глазами маячит тот, кто никогда не одарит хотя бы любящим взглядом. Может, у неё только одна отдушина в жизни и осталась, что мне пакостить.

Потом я подумала, что могу оказаться её сестрой или ещё какой родственницей и чуть не засмеялась. Пусть та старая перечница только попробует на меня замахнуться, остаток жизни заикаться будет.

Я подобрала с кресла длинные перчатки и перебросила громко сопящей Нарелии. Кивнула на её руки:

— Часто она так?

— Не твоё дело, — отбрила она. Медленно сжала пальцы и сморщилась. Через силу натянула бархат.

— Взяла бы, да и двинула ей в ответку. Она же старая.

— Не делай вид, что хоть что-нибудь понимаешь, — сказала она. — Раздражает.

— Тебя это что, устраивает?

Нарелия с силой выдохнула сквозь зубы. А потом сказала то, от чего у меня глаза на лоб полезли: