Самозванка

Жирный сизокрылый голубь, откормленный отборным египетским зерном, лениво парил в безоблачном стамбульском небе. Через мгновение, зорко выделив крохотный отблеск, голубь произвел прицельный выстрел.

– Нечестивое отродье шайтана! – громко выругался султан. – Чтоб тебя дэвы сожрали! – с ненавистью плюнув в сторону недосягаемой птицы, он брезгливо вытер с головы едко пахнущее пятно.

И без того неблестящее настроение было безнадежно испорчено беспримерно наглым пернатым. Круто развернувшись на высоких каблуках, величайший из султанов рявкнул в оторопелую физиономию визиря:

– Посла гяуров в яму!

Как говорится, ничего личного. В Османской империи заключение под стражу дипломатов враждебного государства было правилом без исключений. Не прошло и часа, как российский посланник Обресков был препровожден в одноместный зиндан Семибашенного замка, меблированный глиняным горшком и ворохом вонючих одеял из верблюжьей шерсти…

* * *

Живность продолжала бесчинствовать. В не менее далеком Петербурге в личных покоях императрицы всю ночь скреблись мыши, гоняя из угла в угол черствую корочку хлеба. Разжиревший дворцовый кот лениво взирал на творящийся беспредел из-под сонно прикрытых глаз, едва шевеля усами. Утром невыспавшаяся Екатерина II раздраженно внимала речам подданных. Выслушав доклад о неудавшемся похищении, она гневливо упрекнула фаворита:

– А куклу-то безмозглую зачем с собой приволок?

Орлов беспечно пожал плечами:

– Като, она единственная, кто знает в лицо самозванку.

– И лик сей она пытается узреть, не покидая твоих палат? – ехидно вопросила государыня.

Не придумав ответа, фаворит с показным покаянием развел руками: мол, что ж ты хочешь, родная, от здорового мужика.

В кабинете императрицы было тепло и уютно, вокруг тяжелого стола стояли глубокие кресла, на полу лежала бурая медвежья шкура, а с потолка свисала неаполитанская люстра на двадцать пять свечей. Помимо Григория Орлова на совете присутствовал Никита Панин, а в уголочке, стараясь не привлекать к себе внимания, скрипел гусиным пером, высунув от усердия язык, карьерист Безбородко.

– Бегая за одной юбкой, прихватил другую? – подбросила еще одну шпильку Екатерина и, не сдержавшись, протяжно зевнула.

– Он прав, матушка государыня. – Поддержка пришла с неожиданной стороны. Панин размеренно, хмуро пожевав губами, проскрипел бесцветным, лишенным эмоций голосом: – В руках французов беглянка сулит нам многие беды. Мало нам грамот подметных, самозваных, так еще и живой штандарт узрим…

– Делайте что хотите, – обреченно махнула рукой Екатерина. – Меня другие думы гнетут. Османы голову поднимают, Украина беспокойна.

– Войны с Туретчиной так и так не миновать, все в руках божьих, – рассудительно молвил Панин. – А то, что запорожцы шляхту пощиплют, нам только на руку. Паны сами виновны в народном гневе.

– Пощиплют… хе-хе, – в точности скопировав интонации вельможи, хмыкнул Орлов. – А коли во вкус войдут? Иль набеги казацкие на Москву из памяти стерлись? Дай им волю, беды не оберешься.

Басовито гудя, над сановными головами пролетела ярко-желтая оса, скрывая черные полоски за мельтешением прозрачных крылышек. Императрица отмахнулась веером от назойливого насекомого и с едва заметным беспокойством спросила:

– Что ты предлагаешь, Никита Иванович? Говоришь, Гонта и Железняк бунтовщики? Аль запамятовал, что булава Хмельницкого тоже из кровавой купели явилась.

Панин многозначительно замялся, но ответить не успел – его опередил неизвестно чему веселящийся фаворит:

– Много воли взяли запорожцы. Государь Петр разгонял уже единожды Сечь, пришел и наш черед, Катенька.

Екатерина нахмурилась, обменялась быстрым взглядом с кивнувшим в ответ Паниным и… громко ойкнув, обескураженно произнесла:

– Вот ведь несносная тварь! Вреда ей не чинила, за что же жалить меня удумала?

– То божья тварь, безмозглая, – философски отметил фаворит. – Так что с Запорожьем делать будем, матушка?

Императрица, поморщившись, потерла укушенное место и, ловко сбив веером настырную осу, раздавила ее каблучком. Ответ прозвучал с неприкрытым злорадством:

– Давить!..

Нарочный курьер вылетел из Царского Села, пряча за отворотом камзола царский свиток с личной печатью императрицы. Спустя месяц, двадцатитысячный корпус генерал-поручика Петра Текели осадил Запорожскую Сечь.

Живность развлекалась.

* * *

Туман постепенно редел, расползаясь молочными хлопьями, сквозь которые проступали черные стволы деревьев и взмыленные бока хрипло дышащих скакунов. Солнце едва-едва выглянуло краешком из-за далеких холмов, согревая первыми робкими лучами прохладное майское утро. Длинные тени скользнули по некошеному травяному полю, играясь с капельками сверкающей росы.

Усталая неполная тысяча бывшего надворного сотника князя Потоцкого, а ныне – полковника Ивана Гонты, скрытно уходила вдоль вод пограничной Синюхи к турецкой Галте. Уходила с потерями после сокрушительного сдвоенного удара панцирной конницы конфедератов и русских полков генерала Кречетникова. Уходила, оплакивая погибших товарищей, горькую судьбину и осыпая проклятиями предательство императрицы.