Самсон. О жизни, о себе, о воле.

Я посмотрел в глубь камеры. В углу возле окна, которое здесь называли решкой, было самое козырное место, которое по праву занимали люди, пользующиеся уважением и авторитетом среди заключенных. Как правило, это были смотрящий за хатой и его помощники. Здесь решались текущие проблемы арестантов и вершились судьбы людей, которые так или иначе нарушали тюремные понятия. Сюда же приносились лучшие куски от передач и посылок, полученных с воли. Здесь также находился общак, в который каждый сиделец был обязан вносить свою лепту. Общак нужен был для того, чтобы греть карцер и отправлять этапы в зону. Каждый по мере своих возможностей отдавал в него все, что считал нужным и чего на тот момент у него было в избытке: сигареты, сладости, теплое белье, умывальные принадлежности… Впоследствии, если кто-то из арестантов попадал в карцер или на больничку, ему отправлялась своеобразная посылка со всем необходимым. Когда человека отправляли из тюрьмы в колонию, смотрящий помогал собрать ему все необходимое в дорогу.

Общак был придуман ворами практически с самого начала их существования. Тогда были установлены правила содержания и распределения общака между сидельцами, и с тех пор они нисколько не изменились. Смотрящим за хатой назначался смотрящий за общаком. В его обязанности входило время от времени пополнять его за счет остальных сидельцев, а точнее, за счет передач и посылок, полученных ими с воли. Но самое главное – он должен был так распорядиться этим капиталом, чтобы при очередном шмоне менты не смогли обнаружить его самую ценную часть – деньги и наркотики. За неоправданные потери из общака смотрящего могли избить, опустить в мужики, а иногда и того хуже…

Сейчас в углу сидело два человека лет тридцати пяти и один лет пятидесяти. Молодых я не знал, а вот в лице того, кто был постарше, было что-то отдаленно напоминавшее знакомые черты. Молчаливая пауза затянулась на несколько минут…

Обычно приезд в тюрьму вора в законе происходил по-другому. Еще когда он только попадал в изолятор временного содержания, весть о нем разносилась со скоростью света и его прихода уже ждали во всей тюрьме. Но сегодня все получилось иначе. Меня, минуя местную ментовку, сразу отправили в областную тюрьму. Причем сделали это так, чтобы ни один арестант не знал о моем приезде. Видимо, те, кто все это затеял, решили продолжать удивлять меня своими сюрпризами, рассчитывая на то, что в последний раз я пребывал здесь больше десяти лет назад и многие попросту не знали меня в лицо.

По закону к вновь прибывшему должен был подойти смотрящий и поинтересоваться, кто он и за что попал. После недолгой беседы он должен был определить ему соответствующее место и потом постараться выяснить, кто же на самом деле прибыл к ним в камеру. Очень часто под видом обычного новичка в камеру сажали наседку. Или, к примеру, под скромной и неприметной личностью мог скрываться какой-нибудь педофил. И если смотрящему не удавалось его раскусить в первые несколько часов, то на его авторитет могла лечь тень недоверия. Ведь он для того и поставлен, чтобы знать все и вся о том, кто находится в его камере. Так было в старые времена, когда все арестанты, независимо от положения, чтили понятия и жили, придерживаясь неписаных воровских законов. Но вот наступили времена, когда на смену старым уголовникам пришли молодые, которым прежние правила показались слишком суровыми, и они принялись постепенно подстраивать их под себя. Теперь они обзавелись десятком помощников, на которых были возложены некоторые обязанности.

– Проходи, дядя! Расскажи, кто ты и откуда, – первым подал голос один из молодых, сидевших в углу. На его голом торсе красовались несколько наколок, по которым я с легкостью смог определить, что передо мной обычный разбойник и баклан. На его плече была набита роза, пробитая кинжалом. Эта наколка обозначала, что человек был осужден за разбой.

Я видел, что все сидельцы внимательно наблюдали за происходящим.

– Ты ничего не напутал, племянничек? – сказал я, усмехнувшись. – Разве так встречают нового сидельца?

Баклан хотел что-то ответить, но тут прозвучал грубый голос того, кто сидел с ним рядом:

– Окстись, Паленый! На кого прешь? Вообще рамсы попутал?!

В следующую секунду возле меня уже стоял невысокий коренастый мужичок в тельняшке.

– Здравствуйте, Сергей Николаевич! – Он протянул мне свою ладонь. На мизинце отсутствовала одна фаланга. – Я – Матрос, смотрящий за хатой. Проходите, – он указал рукой на крайние шконки в конце камеры.

Наступила тишина. Все понимали, что к ним в хату «заехал» авторитет, а иначе бы его так не встречали.

– Паленый, чифирь замути! К нам человек в хату заехал. Сам Самсон!

Как только из уст Матроса прозвучало мое имя, по камере пробежал тихий шепоток: «Самсон, Самсон…».

Паленый округлил глаза и, спрыгнув со шконаря, бросился приносить мне свои извинения:

– Бляха, не признал! Вы уж не обессудьте, Сергей Николаевич! – Он растерянно развел руками.