Самсон. О жизни, о себе, о воле.

Сколько прошло времени, я не знаю. Похоже, на тот момент его для меня вообще не существовало; но вот наступило мгновение, когда я все же очнулся от того, что меня обдало чем-то холодным. С невероятным усилием я открыл глаза и первое, что увидел, это были до блеска начищенные ботинки, стоявшие в шаге от меня. Вокруг образовалась целая лужа, а по лицу стекали капли воды. Я понял, что меня окатили из ведра холодной водой, приводя в сознание. Чисто машинально я попробовал пошевелить руками и сразу понял – я уже не был связан ремнем. Однако тело, отвыкшее от нормального тока крови, отказывалось слушаться. Жизнь нехотя возвращалась в одеревеневшие конечности. Сил подняться на ноги совершенно не было. Да и, если честно, не хотелось этого делать. Единственным желанием на тот момент было отлежаться и прийти в себя.

– Доброе утро, герой недоделанный! Как самочувствие? Жалобы есть? А вопросы? – слегка наклонившись, спросил длинный сержант.

– Есть один вопрос, – кривясь от боли, ответил я.

– С удовольствием послушаю. Валяй.

– Сколько тебе до пенсии осталось?

– По выслуге лет – всего восемь, – не до конца понимая смысл заданного вопроса, все же ответил сержант и тут же добавил: – А тебе это зачем?

– Ничего. Просто ты не доживешь до нее. Сдохнешь. Такие, как ты, долго не живут.

Следом последовал удар ногой в грудь, и с моих губ полетели капли воды вместе со сгустками крови.

– Хлебало захлопни, червь поганый! – заорал сержант, нанося мне удары по туловищу.

Его ботинки врезались мне в живот, и я уже чувствовал, что от нехватки дыхания вот-вот потеряю сознание, как вдруг со стороны коридора донеслось:

– Отставить, сержант!

На пороге камеры выросла фигура самого начальника КПЗ, а за его спиной маячил следователь Сомов.

– Это что еще за самоуправство?! Поднимите его живо! – скомандовал начальник, сдвинув брови. – Уроды, мать вашу ети…

Сержанты поспешно схватили меня и придали телу вертикальное положение.

– Фамилия? – оглядев меня с ног до головы, спросил начальник.

– Кузнецов, – еле слышно ответил я, скрывая, насколько мог, боль во всем теле.

В тот момент мне очень не хотелось выглядеть физически разбитым человеком. Тем более показывать это следователю, который пытался поймать в моем взгляде хоть какой-то намек на слабость.

– Ничего не хочешь мне сказать? – спросил начальник.

– О чем? – усмехнулся я, понимая, что он имеет в виду.

– А ты, можно подумать, не знаешь? – Тот покосился на следователя Сомова и тут же, хитро прищурившись, добавил: – По поводу вашего недавнего разговора с товарищем следователем.

«Какой дешевый спектакль они тут передо мной пытаются разыграть? Сначала изображают из себя справедливых начальников, а ведут все к одному… Нет, граждане легавые, ничего у вас не получится» – подумал я.

– Пошел ты, – процедил я и отвернулся.

Услышав это, начальник весь побагровел и открыл было рот для ответа, но у него ничего не получилось. Как рыба, барахтающаяся на берегу без воды, он открывал и закрывал рот, не произнося ни звука. Слова застряли в его горле. Резко повернувшись на каблуках, он вышел из камеры.

– Твое счастье, что за тобой уже автозак прибыл. Вот, распишись, – следователь протянул мне какие-то листки. – Вы, Кузнецов, обвиняетесь… – дальше шли несколько статей, по которым меня якобы обвиняли и за которые мне действительно могли впаять не меньше десяти лет. – Так как существует реальная возможность, что, находясь на свободе, вы будете оказывать давление на потерпевших, а также из опасений, что вы можете скрыться, принято решение до суда заключить вас под стражу и направить в следственный изолятор. Подпишите!

– В очко себе затолкай эти бумажки! Не буду я ничего подписывать! – напоследок ответил я и сплюнул себе под ноги. – Я с тобой еще встречусь, крыса. Пусть даже через десять лет.

– Если бы вы, гражданин Кузнецов, знали, сколько раз за годы работы я слышал подобные угрозы со стороны задержанных, то, наверное, не стали бы меня этим пугать. Вы ведь видите, что я до сих пор жив и здоров.

– А я тебя не пугаю. Я тебе говорю, как оно будет.

На этом наш разговор со следователем закончился, и мое пребывание в КПЗ завершилось, поскольку меня, заковав в наручники, повели к автозаку…

По прибытии в тюрьму меня сразу изолировали ото всех остальных, посадив в «стакан». Я понял, что мое «исправление» будет продолжаться и здесь. После всех тюремных процедур меня наконец-то решили отправить в камеру. Где-то в душе я был рад побыстрее упасть на шконку и хоть немного отдохнуть. Но на самом деле все произошло совершенно иначе…

Ближе к вечеру меня забрали из «стакана». На попытки поинтересоваться, почему меня не конвоируют со всеми остальными, постовой только пожимал плечами:

– Ничего не знаю. Приказали, я исполняю.

Наконец, остановившись в одном из продолов, он передал меня другому постовому, который, в свою очередь, должен был отвести меня в камеру. Новым постовым оказался неприятный тип с одутловатым лицом, который, пренебрежительно посмотрев на меня, спросил:

– Блатной, что ли?

– Задержанный, – сквозь зубы ответил я и отвернулся.