Самсон. О жизни, о себе, о воле.

– Ну-ну. Посмотрим, как ты завтра заговоришь, – криво усмехнувшись, сказал постовой и открыл дверь.

Еще не до конца понимая смысл его слов, я почувствовал в них какой-то подвох…

Я вошел в крохотную, не более десяти-двенадцати квадратных метров хату и остановился на пороге, пожираемый несколькими парами внимательных и колючих глаз. Первое впечатление было вполне нормальное. Чисто, ухоженно. Сохнувшее на веревках белье. Отгороженный простынями угол с дальняком и ракушкой, как называли раковину. Восемь шконок в два яруса вдоль стен.

Вокруг стола и на краях шконок сидели пятеро арестантов. Остальные двое расположились на верхних.

– Здорово, братва, – по очереди заглянув в глаза каждого, спокойно поздоровался я.

– Здорово, – с готовностью ответили сразу двое, седой старик и смахивающий на цыгана парень лет тридцати. – Проходи, присаживайся, – предложил первый.

Я прошел к столу, попутно успев заметить, что сидельцев в хате ровно на одного меньше, чем шконок. Нижняя слева пустовала. С учетом того, что во всех остальных забитых до предела хатах СИЗО, как я уже успел узнать, арестанты спали в две, а то и в три смены, такой щедрый подарок сразу навел меня на определенные размышления. Прежде всего я решил повнимательнее присмотреться к каждому из новых сокамерников.

– Я Самсон, – сухо представился я.

– Меня Петровичем здесь величают, – в свою очередь, охотно сообщил старший из присутствующих, крепкий мужик лет пятидесяти с небольшим. – Я здесь вроде как за смотрящего, – сообщил он и, нехорошо так усмехнувшись, посмотрел на остальных.

Этот жест с его стороны мне совсем не понравился, но я промолчал, решив посмотреть, что будет дальше.

– Ты не стесняйся, Самсон, присаживайся рядом. Жрать хочешь? Вижу, менты тебя неслабо отделали. За что, не расскажешь?

И снова в его глазах промелькнуло что-то вроде насмешки, как будто бы он знал все о том, что со мною произошло.

– Не откажусь, – согласился я, вспоминая, что с самого задержания у меня во рту не было даже маковой росинки.

Смотрящий глянул на развалившегося амбала и кивнул. Тот без единого слова быстро нарезал тонкими ломтиками сало, хлеб и пододвинул на мой край стола. После этого амбал взглянул на меня из-под своих густых бровей и, ухмыльнувшись уголками губ, сказал:

– Нападай, не заморачивайся. Папа угощает.

– Да и мы, пожалуй, тоже откушаем что бог послал, – чуть слышно, словно самому себе пробормотал смотрящий. И словно по сигналу все пятеро сидящих за столом принялись уплетать то, что было на столе.

– Благодарю за угощение, – утолив голод, сказал я, делая последний глоток горького чая без сахара.

– Как тебя зовут, Самсон? – доброжелательно осведомился смотрящий, доставая пачку папирос.

– Мать Сергеем назвала.

– Куришь? – Петрович протянул мне папиросу.

– Курю.

После сытной еды меня неумолимо тянуло в сон. Веки наливались свинцом. Мой взгляд то и дело скользил с окружавших меня сидельцев на свободную шконку.

Петрович, поймав мой взгляд, предложил:

– Ты это, Серый, располагайся. Знаю я, как после сборки бывает – намучаешься под завязку. Да к тому же, вижу, досталось тебе от мусоров крепко, – разглядывая ссадины на моем лице, понимающе кивнул смотрящий. – А как отдохнешь, расскажешь, за что тебя так отделали. – И тут же приказал: – Шуруп, покажи человеку его шконку!

– Вон та, – ткнув пальцем в сторону, бросил бугай. – Нижняя.

– Иди, Самсон, поспи, – предложил, а по сути, приказал смотрящий. – Если есть желание и силы, можешь ополоснуться – это у нас можно.

– Да, пожалуй, так и сделаю, – согласился я и, убедившись, что все закончили трапезу, направился к дальняку.

Скинув верхнюю одежду, я с удовольствием быстро ополоснул торс, лицо и руки. Потом оделся, подошел к обвисшей и продавленной шконке, скинул обувь и впервые за последние дни смог спокойно вытянуться и отдохнуть, подмяв себе под голову жидкий засаленный комок, отдаленно напоминавший подушку.

Морально я уже был готов ко всем обещанным следователем Сомовым ментовским прокладкам и поэтому был удивлен таким поворотом дела. Меня посадили в, можно сказать, пустую хату. Да и прием был достаточно теплым. Интуиция подсказывала мне, что это неспроста. Я уже знал, что за все в этом волчьем мире приходится платить, а уж на тюрьме – тем более. Поэтому я не стал расслабляться, а постарался быть начеку. Удобно устроившись на шконке, я, вместо того чтобы спать, принялся вполглаза разглядывать тихо переговаривавшихся сокамерников.

Смотрящий… С ним было все ясно. В хате он царь и бог. Сразу видно, что здесь его слово – закон. Как скажет, так и будет. Без его ведома и одобрения в камере ничего не делается. Если все-таки весь этот добродушный прием – лишь очередная ментовская подлянка, то в первую очередь надо следить за смотрящим, подумал я. Он должен дать сигнал.

Гвоздь… Без всякого сомнения – правая рука смотрящего. Умом не отличается, зато здоров как бык. Судя по расплющенному носу, не раз бывал в серьезных переделках. Таких обычно держат как верных телохранителей.