Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

8 и 9 мая в ходе налетов на Порт-Морсби я уничтожил еще два вражеских истребителя. 10-го числа я сбил «P-39», затратив рекордно малое количество боеприпасов, – всего четыре снаряда. Это был мой лучший за все время выстрел и наименьшее количество снарядов, потребовавшееся для уничтожения самолета противника. Я летел над Коралловым морем вместе со своими ведомыми Хондой и Ёнэкавой. После пятнадцати минут патрулирования мы заметили «аэрокобру», медленно летевшую в гордом одиночестве выше наших истребителей на 3000 футов. Пилот, похоже, не замечал ничего вокруг. Он продолжал следовать своим курсом, пока мы приближались к нему сзади и снизу.

Я продолжал набирать высоту прямо у него под брюхом, а летчик противника оставался слеп к происходящему. Хонда и Ёнэкава, заняв позицию в 200 ярдах ниже, прикрывали меня.

Невероятно, но «P-39» дал мне возможность приблизиться. Он даже не подозревал, что я выхожу на него. Продолжая сокращать расстояние, я оказался прямо под истребителем противника, нас разделяло менее 20 ярдов. Летчик по-прежнему не замечал моего присутствия! Непростительно было упускать такую возможность: я сделал несколько снимков своей «лейкой». Стрелка на моем спидометре показывала скорость 130 узлов, и я записал этот показатель, как крейсерскую скорость «P-39».

Невероятный полет моего Зеро в одном строю с «P-39» продолжался. Чтобы не выпустить «аэрокобру», если ее пилот, заметив меня, вдруг начал бы пикировать, Хонда и Ёнэкава незаметно переместились вверх, а я, продолжая медленно набирать высоту, подобрался почти вплотную и занял позицию справа и немного ниже самолета противника. Я отчетливо видел пилота противника и не переставал удивляться, почему с таким глупым упорством он не следит за происходящим вокруг него в небе. Это был крупный мужчина в белой фуражке. Я несколько секунд наблюдал за ним, а затем «нырнул» под его истребитель.

Взяв точный прицел, я легким движением надавил на гашетку пушки. Послышался глуховатый «кашель», и каждое орудие (как потом оказалось) выпустило по два снаряда. Я заметил две вспышки разрывов на нижней поверхности правого крыла «P-39» и еще две в центре фюзеляжа. «P-39» раскололся надвое! Обе половины фюзеляжа, кувыркаясь в воздухе, начали падать, а затем разлетелись на мелкие кусочки. Летчику выпрыгнуть не удалось.

Глава 14

Несколько проведенных в Лаэ недель научили меня ценить сон, ибо он стал непозволительной роскошью. Жизнь на аэродроме протекала предельно просто. Днем мы либо летали, либо несли боевое дежурство. Ночами же мы мечтали выспаться. Но противник придерживался иного мнения на сей счет, поэтому его бомбардировщики почти неизменно появлялись каждую ночь, и тогда на аэродром сыпались десятки бомб, а трассирующие очереди, прорезая темноту, устремлялись к земле. Мы могли обходиться без любимой пищи, могли жить в лачугах и летать с примитивного аэродрома, но обходиться без сна мы не могли. А американцы и австралийцы, не жалея сил, вынуждали нас бодрствовать ночами.

Это становилось настолько нестерпимым, что часто ночами мы покидали свою казарму. С наступлением темноты летчики выходили на взлетно-посадочную полосу и устраивались на ночлег в воронках, оставленных бомбами противника. Мы придерживались вполне объяснимой с точки зрения всепоглощающего желания выспаться теории, что бомба два раза в одно и то же место не попадает. Не знаю, имеет ли к этому какое-либо отношение теория вероятности, но мне точно известно, что за время несения службы в Лаэ по меньшей мере шесть летчиков погибли во время ночных налетов противника.

Непрекращающиеся налеты противника, наши почти ежедневные вылеты на задания и примитивные условия существования довели всех до такого состояния, когда любой пустяк мог вызвать вспышку. Лишь образцовое поведение наших офицеров помешало возникновению серьезных трений среди летчиков – и это я считаю самым значительным достижением из всех за время службы на переднем крае.

Командир нашей базы, капитан Масахиса Сайто, был офицером из рода самураев и всегда держался сдержанно и с достоинством, чем резко отличался от требовавших к себе внимания и строго соблюдавших кастовые различия армейских офицеров из окружения генерала Хидэки Тодзио в Токио. Спокойный, но властный, Сайто пользовался у подчиненных огромным уважением. Он всегда оказывался последним в укрытии во время налетов бомбардировщиков противника. Даже если кто-то из нас запаздывал, мы неизменно видели, как капитан Сайто ждет, – иногда в нетерпении, если бомбы уже начинали рваться, – когда последний летчик займет свое место в служившем нам укрытием блиндаже. Обычно капитан медленно выходил из своего дома или командного пункта, спускался в окоп и, наблюдая за небом, следил, чтобы все до последнего человека покинули летное поле и укрылись. И только после этого сам он спускался в убежище. Понятно без слов, что подобные действия оказывали весьма благотворное влияние на подчиненных. Не поддается объяснению, как этому мужественному офицеру удалось пройти всю войну, не получив ни одного ранения.