Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Акамацу пережил войну. В настоящее время он является владельцем небольшого ресторана в Кочи, своем родном городе на острове Сикоку.

Авиабаза в Оппаме являлась главным образом испытательным полигоном, где летчики совершали тренировочные полеты на новых истребителях. В течение долгого времени я был лишен возможности участвовать в сражениях, поскольку командир базы считал накопленный мной опыт крайне ценным для испытания новых самолетов. Но я понимал, что мое участие в боях – это всего лишь вопрос времени. Каждого, кто умел летать, непременно должны были бросить против вражеского флота, когда начнется вторжение.

В июне я получил приказ о переводе в Нагою, где мне предстояло испытывать новый истребитель, получивший название «реппу». Поговаривали, что «реппу» является лучшим из когда-либо поднимавшихся в воздух самолетов. У меня чесались руки проверить, действительно ли так хороша эта машина. Такой истребитель оказался бы просто незаменим сейчас.

Слухи полностью подтвердились. «Реппу» оказался просто поразительным самолетом, самым быстрым из всех, на которых мне приходилось летать. У меня захватывало дух от огромной скорости, а скорость подъема просто изумляла. С мощным двигателем, четырехлопастным воздушным винтом и новыми компрессорами наддува «реппу» был способен обогнать любой из японских и американских самолетов. Он мог набирать высоту, опережая и истребитель «хеллкэт», и «мустанг», и, по словам инженеров, был способен вести бой на высоте более 40 000 футов.

К сожалению, заводы «Мицубиси», которым предстояло производить эти самолеты, были разрушены бомбежками, так и не успев начать серийное производство. Они успели выпустить всего семь машин. Один из уцелевших самолетов, на котором после войны летали американские пилоты, поразил их своими великолепными летными качествами.

До моего отъезда в Нагою Хацуо заставила меня пообещать, что я куплю ей кинжал. Город славился производством великолепных мечей и кинжалов, и моя жена настаивала, чтобы я приобрел для нее кинжал, изготовленный знаменитыми мастерами. Когда, выполнив ее просьбу, я вернулся домой, Хацуо молча осмотрела сверкающий клинок, коснувшись пальцем лезвия.

– Сабуро, он тупой, – посмотрев на меня, сказала она. – Завтра, когда окажешься в городе, наточи его.

Ее серьезный тон насторожил меня.

– Зачем тебе вдруг понадобился кинжал? – спросил я.

Она взяла меня за руку и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты моя жизнь, Сабуро, – тихо произнесла она. – В этом мире для меня есть только ты. И если тебя убьют, мне останется сделать только одно.

Она больше ничего не сказала, и я не стал продолжать этот разговор. На следующий день я наточил лезвие, ставшее острым как бритва. Вечером Хацуо проверила сталь, легко разрезая кинжалом тонкие листы бумаги.

– Вот теперь хорошо, – заявила она, сунув кинжал за пояс кимоно.

Больше мы не возвращались к этой теме.

После нашего отъезда из Мацуямы Хацуо ни разу не садилась за пианино. Я понимал, что ей очень хочется играть, она прекрасно чувствовала музыку и могла часами сидеть за пианино, дожидаясь меня. Она отказалась от моего предложения привезти пианино из офицерской столовой. «Пока продолжаются тяжелые бои, – заявила она, – я не имею права наслаждаться музыкой». Я с пониманием отнесся к ее словам. Вся Япония страдала от боли и ужаса, вызванного бомбежками. Наша страну разрывали на куски, горящие города лежали в руинах. Никто не сомневался, что конец близок и что скоро бои начнутся на нашей земле. Но о капитуляции не могло быть и речи. Мы были намерены сражаться до последнего человека.

Появившиеся 6 августа сообщения о страшном взрыве в Хиросиме, оказавшемся, как позднее выяснилось, взрывом атомной бомбы, потрясли всех находящихся в Оппаме летчиков. С трудом верилось, что такое количество жертв и ужасные разрушения повлек за собой прилет всего одного самолета.

Страшным ударом стало последовавшее почти сразу вслед за бомбардировкой вторжение советских войск в Маньчжурию. Теперь это касалось каждого и влекло за собой непредсказуемые последствия.

За первой атомной бомбой последовала вторая, сброшенная на Нагасаки. Мое сознание не воспринимало казавшегося невероятным страшного опустошения, произведенного американцами. Во все это было невозможно поверить. Это не могло быть правдой, и, тем не менее, все обстояло именно так.

13 августа в три часа дня всех офицеров авиабазы в Оппаме спешно вызвали на секретное совещание в кабинете командира базы. Наш командир был бледен и явно потрясен. Едва держась на ногах, он опирался на стол. Когда он заговорил, голос его дрожал.