Самвэл

— Ты должен привезти моего сына. Среди нахараров царят разброд и растерянность. Иные с перепугу разбежались кто куда, иные перешли на сторону персов, а остальные, колеблются в сомнении и нерешительности. Армении нужна голова — нужен человек, который возглавил бы всех, сплотил бы всех воедино — и главою должен стать мой сын. Собирайся, дорогой Мушег, — ив путь. Послание императору я напишу собственноручно. Напишу отцу, напишу Нерсесу. Льщу себя надеждою, что чтимый всеми вами первосвященник Армении, который столько перестрадал за своего государя и свою отчизну, ныне уже возвращен из ссылки. Завтра я открою сокровищницу армянских царей и выберу самые богатые дары для нового императора. Свою посольскую свиту подбери сам и возьми с собою всех, кого пожелаешь, любого из наших нахараров и вообще из знати. Не сомневаюсь, что тебя встретят в Византии с большим почетом. Феодосий лично знает тебя, знал и твоего блаженной памяти отца. Ему не раз случалось слышать о ваших подвигах в борьбе против персов, и они всегда радовали его.

— Я готов, государыня, — ответил спарапет, — и очень надеюсь, уповая в том на создателя, исполнить твои горячие желания, которые мы все с тобою разделяем. Однако же не хочу скрывать, что я так и не пришел к определенному выводу, что собирается делать Меружан после в Персии и в Византии.

— Полагаю, что отныне о Меружане не стоит даже и думать: после того, как Ормиздухт стала нашей пленницей, он, по-видимому, впал в отчаяние и, уж во всяком случае, усмирен. Несколько дней назад ко мне явились его посланцы и передали с его слов, что если мы выдадим Ормиздухт Меружану, он готов сложить оружие, пасть к моим ногам и раскаяться в содеянном. Если же мы не выдадим Ормиздухт, — угрожал он, — то он велит всех жен и дочерей нашей знати, которые оказались в его руках, повесить на башнях тех замков, где они содержатся под надзором персов. Само собой, я не поверила ни раскаянию Меружана, ни его клятвам и со всею определенностью заявила его посланцам, что если хоть единый волос упадет с головы его пленниц, — он увидит труп своей Ормиздухт на башне Артагерса. С тем они и убрались. После этого Меружан притих, и о нем ничего не слышно.

— Но его молчание даже опаснее, чем его поступки.

— В этом положимся на волю Божию, дорогой Мушег. Сейчас нам надлежит заботиться о твоем отъезде в Византию — из всех наших забот эта — наиглавнейшая.

События, действительно, развивались как нельзя благоприятно. На византийском престоле оказался император, весьма дружественный армянам, и с ним можно было заключить нужные договоры, персидский же царь был занят новою войной, которая могла надолго отвлечь его внимание от Армении. Но в стране армянской все еще оставалась своя гадина, то есть Меружан; эту ядовитую змею надо будет раздавить, и только тогда в стране воцарится мир. Именно эта мысль и не давала покоя Мушегу.

После победы под Тавризом спарапет намерен был выступить против Меружана, но пока он обдумывал этот замысел, царица неожиданно предложила ему ехать в Византию. Мушегу было очень тяжело покидать свою страну, оставляя в ней внутреннего врага.

Меружан не из тех, кто легко падает духом. Спарапет был весьма высокого мнения и о мужестве и о непреклонной настойчивости этого человека. И он не видел Меружану достойного соперника, полководца, способного на равных противостоять ему, пока сам спарапет будет в отъезде. Конечно, среди армянских князей он мог бы назвать немало храбрых и самоотверженных воинов, но им недоставало, на его взгляд, военных талантов находчивого и хитроумного князя Арцруни.

Самвел пока был, по мнению спарапета, еще слишком неопытен. Он любил этого пылкого юношу, отважного, благородного и милосердного, в котором воинские доблести настоящего мужчины сочетались с мягкостью и ранимостью души. Самвел мог героически водить за собою полки, но еще не годился в полководцы. Между тем, до конца положиться больше было не на кого. Кто же останется оборонять страну и бороться с внутренним врагом?

Заботу обо всем этом брала на себя в отсутствие спарапета сама царица Армении. Но можно ли до конца положиться на женщину, охваченную бурными страстями, на женщину, в которой все душевные качества доведены до чрезмерности? Ее заносчивость и крайняя самоуверенность могли стать причиной многих бед.

Князь Мамиконян был не против предложения царицы о посольстве в Византию, но предпочел бы уехать, лишь полностью освободив страну от врагов, чтобы наследник престола не столкнулся, едва вернувшись в страну, с новыми смутами, ибо считал, что пока Меружан жив, смуты не прекратятся — ведь персидский царь посулил ему армянский престол.

Спарапет был еще во власти этих невеселых размышлений и колебаний, когда, помимо своей воли, вынужден был принять предложение царицы. Он встал. Царица благосклонно протянула ему руку. Спарапет поднес ее к губам, затем ко лбу. Так царица выразила свою благосклонность и благодарность верному и самоотверженному спарапету.

— Утром ты зайдешь ко мне еще раз, не так ли? — спросила она милостиво.