Самвэл

Когда царица вступила в Артагерс, с нею было одиннадцать тысяч вооруженных мужчин и шесть тысяч знатных женщин. Все они погибли, все пали, защищая родину. В живых остались лишь сама царица и две ее юные прислужницы. Уцелела и царевна Ормиздухт. Тринадцать месяцев осажденные несли бремя осады без особого ущерба для себя, но когда на четырнадцатый месяц на крепость обрушились сразу и голод и моровая язва, они всего за месяц уничтожили все живое и унесли семнадцать тысяч жизней...

Был на исходе последний день четырнадцатого месяца — последний роковой день.

Трепетные лучи заходящего солнца еще несколько мгновений отражались в голубых изразцах высоких крепостных башен и сразу же угасли, как последние проблески отлетающей жизни. Тьма все сгущалась и постепенно затушевывала ярко освещенные очертания крепости. Полная тишина царила среди полного безлюдья. Лишь кое-где можно было видеть неубранные трупы, ставшие пищею стервятников. Алчные стаи черных грифов, словно духи ада, кружили над обезображенными трупами, и их пронзительные крики одни нарушали порою мертвую тишину.

Две юные девушки, напоминавшие всем своим обликом прекрасную охотницу Артемиду, пробирались сквозь ужасающую пустоту крепости. У обеих за спиною были серебряные колчаны со стрелами, а в руках легкие луки. Прекрасные богини-охотницы были по сасунскому обычаю в короткой охотничьей одежде. Длинные косы у обеих были венцом уложены вокруг головы, грудь полуоткрыта, руки открыты совсем, и легкие, словно перышко, пестрые сандалии обнимали их стройные ноги. Это были прислужницы царицы. Одну звали Шушаник, что означает лилия, другую Асмик, то есть цветок жасмина. Эти имена очень подходили девушкам: обе были прелестны, словно лилии, и благоуханны, словно цветок жасмина.

Дойдя до одной из крепостных башен, девушки взглянули наверх, потом друг на друга и молча улыбнулись.

— Давай, я первая попытаю счастья в этот вечер, — чуть слышно прошептала Шушаник.

— Нет, лучше я, — просительно возразила Асмик. Продолжая спорить, они в то же время подкрадывались к чете голубей, самозабвенно льнувших друг к другу на выступе башни.

Шушаник осторожно протянула руку к колчану, вытащила стрелу, натянула тетиву и прицелилась в счастливую парочку. Тетива зазвенела, стрела просвистела в воздухе и... пролетела мимо. Следом мелькнула стрела Асмик. Один из голубей, судорожно трепеща крыльями, покатился вниз. Голубка взмыла в небо, сделала несколько прощальных кругов над своим голубком и исчезла в вечерних сумерках.

Асмик подняла добычу, и подруги пошли дальше. Обе зорко оглядывали уступы крепостных башен, куда обычно слетались на ночлег голуби. Шушаник была охвачена унынием: впервые ее стрела не попала в цель; лицо Асмик, напротив, сияло радостным удовлетворением.

Так юные девушки каждый вечер приходили к крепостным башням, охотились на голубей и готовили из них обед и ужин для своей любимой госпожи. Этими птицами питались и они сами.

Ночной сумрак постепенно сгущался, и, наконец, непроглядная тьма совершенно скрыла ужасное зрелище, которое являл собою Артагерс. Не стало видно трупов, громоздившихся на каждом шагу, разложившихся, обезображенных тлением мертвых тел, валявшихся прямо на улицах. Во мраке можно было разглядеть лишь высокую статную женщину с факелом в руках; она одиноко бродила среди трупов, словно одно из божеств-аралезов¹, которые некогда появлялись после битвы на поле брани и даровали жизнь и бессмертие павшим героям. Скорбным взглядом смотрела она на останки несчастных жертв и медленно шла дальше. Всего несколько дней назад многие из них были еще живы, ко многим она благоволила. А ныне они лежат прямо на улицах, неубранные, неоплаканные, непогребенные, лишенные даже того единственного утешения, которое обретает всякий смертный, порождение праха, вкусив, наконец, вечный покой в объятиях матери-земли. Сколь скорбно, сколь убийственно было это зрелище! Вот мертвый младенец у груди мертвой матери, вот девушка, угасшая в едва пробудившейся весне своей, словно полурасцветший бутон, срезанный под корень неумолимым серпом жнеца. Ужасна была эта жатва, беспощадная жатва бездушного бога смерти...

Женщина шла все дальше. Ее прекрасное лицо, озаренное ярким светом факела, выражало безутешную скорбь матери, потерявшей своих детей. Но эта безугешная мать потеряла тысячи сынов и дочерей. Она потеряла всех и все, но не потеряла душевного величия. Она лишилась всего, но сохранила несгибаемую силу духа и силу воли.