Жеральдина не давала своему малышу — она звала его Джуниор — плакать и прекрасно справлялась со всеми его потребностями, пока они оставались чисто физическими; она всегда могла его успокоить и накормить до отвала. Ребенок был выкупан, причесан, смазан маслом, одет и обут. Правда, Жеральдина с ним почти не разговаривала, никогда не ворковала, склонившись над его кроваткой, не налетала на него с поцелуями в приступе материнской любви, зато она всегда тщательно следила за тем, чтобы все прочие его потребности были удовлетворены. Мальчик довольно быстро обнаружил, сколь по-разному его мать относится к нему самому и к их коту. Чем старше становился Джуниор, тем лучше у него получалось переадресовывать на кота ту ненависть, которую он порой испытывал к матери, и он не раз испытывал настоящее наслаждение, видя, как животное страдает. Кот выжил только потому, что Жеральдина редко уходила из дома, а если Джуниор все-таки успевал учинить над ним очередное насилие, она всегда находила вполне эффективный способ, чтобы утешить несчастное существо.
Это семейство — Жеральдина, Луис, Джуниор и кот — проживало совсем рядом с игровой площадкой, принадлежавшей школе имени Вашингтона Ирвинга. Джуниор считал эту площадку своей собственностью, и все остальные ученики школы завидовали тому, что он может спать почти до звонка на первый урок, ходить домой обедать и властвовать на площадке после окончания занятий. Джуниору было ненавистно зрелище пустующих качелей, горок, всевозможных лазалок и прочих снарядов для детских игр, и он всеми способами старался заставить ребят торчать на площадке как можно дольше. Белых ребят, разумеется. Его мать не любила, когда он играл с «ниггерами». Она давно объяснила, в чем разница между цветными и неграми. Отличить их было легко. Цветные всегда были аккуратными и тихими, а негры — грязными и шумными. Джуниор принадлежал к первой группе — он носил белые рубашки и синие брюки; его волосы были подстрижены максимально коротко, чтобы исключить любое предположение о «негритянской шерсти»; это, помимо матери, вбил ему в голову еще и парикмахер. Зимой мать мазала ему лицо лосьоном «Джергенс», чтобы на холоде его кожа не приобретала пепельного оттенка, потому что при всей его светлокожести оттенок этот все-таки порой у него проявлялся. Ему самому, впрочем, граница между цветным и негром не всегда представлялась отчетливой; а некоторые неясные и предательские признаки угрожали и вовсе ее стереть, так что приходилось постоянно быть настороже.
Джуниор часто мечтал поиграть с чернокожими мальчишками. Больше всего на свете его привлекала игра «Царь горы»; ему хотелось, чтобы эти мальчишки сперва попробовали стащить его с «горы», а точнее, с кучи земли, а потом набросились бы на него всей ватагой и стали бы через него перекатываться. Ему хотелось почувствовать их затвердевшие от возбуждения маленькие пенисы и ощутить дикий аромат их черной кожи; хотелось, как и они, лениво бросить порой: «Да пошли вы все…». Ему хотелось сидеть вместе с ними на бордюрном камне, время от времени сравнивая остроту больших складных ножей, а также дальность и высоту полета плевков.
В туалете ему хотелось разделить с чернокожими мальчишками лавры чемпиона по дальности и длительности струи. На какое-то время Бэй Бой и Пи Эл стали для него настоящими идолами. Но постепенно он, соглашаясь с матерью, пришел к выводу, что и Бэй Бой, и Пи Эл для него недостаточно хороши. Он играл только с Ральфом Нисенски, который был на два года моложе, носил очки и не хотел ничего делать. А еще Джуниору все сильней нравилось изводить девчонок. Было так легко заставить их визжать и спасаться бегством. А как он смеялся, когда кто-то из девчонок падал и из-под задравшейся юбки выглядывали ее трусики или трико! Особенно ему был приятен вид несчастной смущенной девчачьей физиономии. Но к чернокожим девчонкам Джуниор особенно приставать не решался. Они обычно ходили стайками, и однажды, когда он кинул в одну камень, девчонки устроили на него настоящую охоту, поймали и отлупили до беспамятства. Ему пришлось соврать матери и сказать, что он подрался с Бэй Боем. Мать очень расстроилась. А отец промолчал и продолжил читать газету.
Когда у Джуниора бывало настроение, он мог позвать проходившего мимо ребенка и пригласить его поиграть на площадке или покачаться на качелях. Если ребенок отказывался или же соглашался, но слишком быстро уходил, Джуниор начинал швырять ему вслед гравий и со временем обрел изрядную меткость.
Поскольку дома ему было то страшно, то скучно, его единственной отрадой стала игровая площадка. Однажды, когда он как-то особенно изнывал от безделья, на глаза ему попалась какая-то очень чернокожая девочка, которая, срезая путь, пересекала его игровую площадку. Она шла, опустив голову, и Джуниор вспомнил, что и раньше не раз ее видел: она всегда стояла одна, в сторонке, и никто никогда с ней не играл. Наверное, подумал он, из-за того, что она такая черная и некрасивая.
И сейчас он решил ее окликнуть: