Самые голубые глаза

Прежняя нежность вдруг буквально вскипела в его душе, и он упал на колени, не сводя глаз с маленькой ступни дочери. Потом на четвереньках подполз к ней, взял ее ступню в ладонь, а вторую ногу принялся нежно гладить, и рука его ползла все выше, выше. Пикола пошатнулась, чуть не упала, и Чолли, желая уберечь ее от падения, второй рукой обхватил ее бедра и приподнял. Потом, наклонив голову, чуть коснулся дрожащими губами ее ноги и почувствовал крепкую нежную плоть. Закрыв глаза, он крепко сжимал талию девочки в своих сильных пальцах, и ему казалось, что неподвижность этого скованного страхом тела, безмолвность буквально парализованного ужасом горла, пожалуй, даже лучше, чем тогдашний легкий смех Паулины. Воспоминания о юной Паулине совершенно смешались в его голове с предвкушением чего-то дикого, запретного, все сильней возбуждая его; волна плотского желания, завладев всем его телом, добралась до гениталий, которые моментально набухли и стали горячими, а анус, напротив, расслабился. Но даже столь оглушительный приступ похоти имел все же некие пределы: ему невыносимо хотелось трахнуть Пиколу — но как-то особенно нежно. Впрочем, мысль о нежности надолго в его мозгах не задержалась. Внутри у Пиколы все оказалось таким узким, что у Чолли не осталось ни капли терпения. Ему казалось, что сама его душа, неким образом соскользнув в гениталии, рвется в эту узенькую вагину. И когда он резким сильным рывком вошел в нее, у Пиколы вырвался один-единственный звук — негромкий захлебывающийся всхлип, который застрял где-то в глубине горла и лопнул, как воздушный шарик. Безумное вожделение Чолли почти сразу улеглось, и он почувствовал, как Пикола мокрыми мыльными ладошками стискивает его запястья, вцепляясь в них ногтями, но вряд ли смог бы сейчас сказать, она это делает в пылу безнадежной, но упрямой борьбы, пытаясь вырваться, или же ею владеет совсем иное чувство. Впрочем, выйти из нее Чолли оказалось даже труднее, чем войти; почувствовав, как девочке больно, он решил поспешить и буквально выдернул член из ее сухой вагины. Пикола потеряла сознание. Чолли встал, заметил вдруг ее грязноватые трусики, печально обвисшие и сползшие на лодыжки, и его охватила знакомая смесь ненависти и нежности. Ненависть не позволила ему поднять девочку с пола и взять на руки; нежность все же заставила его прикрыть дочь одеялом.

Очнувшись, Пикола увидела, что лежит на полу в кухне, укрытая каким-то тяжелым одеялом, и попыталась связать боль между ногами с тревожным лицом склонившейся над ней матери.

ВИДИТЕСОБАКАПРОДОЛЖАЕТЛАЯТЬ

СОБАКАПРОДОЛЖАЕТХОТИТЕПОИГРАТЬ

ХОТИТЕПОИГРАТЬХОТИТЕПОИГРАТЬ

СДЖЕЙНВИДИТЕСОБАКАБЕЖИТСО

* * *

Жил да был один старик, который очень любил вещи, но даже самый легкий контакт с людьми вызывал у него отвращение и слабую, но настойчивую тошноту. Он уже и припомнить не мог, когда возникла эта неприязнь, как не помнил, впрочем, что хоть когда-либо в жизни ее не испытывал. В юности отвращение к другим людям сильно его тревожило, тем более эти «другие», похоже, к нему никакой неприязни не чувствовали; но он получил хорошее образование и в итоге — среди многих других вещей — узнал о существовании понятия «мизантроп». Присвоив себе этот ярлык, с которым он сразу почувствовал себя комфортнее и храбрее, он уверовал в то, что, если можно дать злу имя, значит, его можно и нейтрализовать или даже уничтожить. Затем он, разумеется, прочел кое-какие книги и поближе познакомился кое с кем из великих мизантропов, существовавших в разные времена; духовная близость с ними не раз служила ему утехой и мерой в его странных причудах, страстных приверженностях и антипатиях. Мало того, он пришел к выводу, что мизантропия — прекрасное средство для укрепления и развития характера: когда ему удавалось подавить отвращение, а порой и прикоснуться к другому человеку, помочь ему или дать дружеский совет, он не без оснований считал себя человеком душевно щедрым, свое поведение — правильным, а свои намерения — благородными. Когда же его приводила в ярость чья-то жалкая попытка совершить какое-то усилие или же имеющийся у кого-то из «других» очевидный недостаток, он убеждал себя, что это не может не задевать его как человека проницательного, обладающего тонким вкусом и полного прекрасных сомнений.