Самые голубые глаза

Я часто думала о ребенке, которому все вокруг дружно желали умереть, и очень отчетливо его себе представляла. Он находился в потайном темном месте, где тепло и влажно, и головенка его была вся покрыта густыми вьющимися волосами, а на черном личике блестели, как новенькие монетки, два чистых черных глаза; носик у него был широкий, губы толстые, слегка выпяченные, словно для поцелуя, а кожа, как живой дышащий темный шелк. И никаких искусственных желтых кудрей, челкой свисающих над голубыми глазами, выпуклыми и блестящими, как мраморные шарики; никакого курносого носа; никаких изогнутых «луком Амура» губ! Я очень хорошо относилась к Пиколе, но куда сильнее приязни к ней было мое желание, чтобы хоть кто-то в этом мире пожелал этому черному малышу благополучно появиться на свет и выжить — вопреки вселенской любви к дурацким «белым» куклам с желтыми волосами, вопреки всеобщему восхищению всякими там Ширли Темпл и Морин Пил. Фрида, должно быть, испытывала примерно те же чувства. Какая разница, что Пикола не замужем! Подумаешь! Вокруг полно незамужних девиц, которые преспокойно детей рожают. Не зацикливались мы и на том, что отцом ребенка Пиколы оказался ее собственный отец; процесс зачатия рождения ребенка и тот факт, что забеременеть можно от любого человека мужского пола, был для нас пока непостижим; зато Пикола, считали мы, знает и своего отца, и отца своего ребенка. Нас поражала и возмущала только всеобщая ненависть к ребенку, который еще и родиться не успел. Мы хорошо помнили, как тогда, в доме у озера, миссис Бридлав сбила Пиколу с ног и бросилась утешать эту розовую замороженную куклу, у которой даже слезы казались розовыми, а плач был похож на скрип дверцы нашего старого холодильника. Не забыли мы и того, как чернокожие мальчишки сразу смущенно потупились под взглядом Шестипалой Меренги, хотя на Пиколу они только что смотрели совсем другими глазами. А может, мы и не помнили всего этого, а просто знали. Нам ведь постоянно приходилось защищаться — с тех пор, как мы себя помнили, мы были вынуждены защищать себя от всех и каждого, думать над каждым словом, прежде чем его произнести, опасаясь ненароком нарушить установленные обществом правила и каждый свой жест предварительно подвергая тщательному анализу, — и все это в итоге привело к тому, что мы стали упрямыми, хитрыми и наглыми. Внимания на нас никто не обращал, зато сами мы обращали на себя даже слишком много внимания и пока понятия не имели о собственных недостатках. Своим единственным недостатком мы считали малый рост и были уверены, что остальные могут нам приказывать только потому, что они выше, крупнее и сильнее. Так что — с уверенностью, подкрепленной жалостью и гордостью, — мы решили полностью переменить ход вещей, а заодно и жизнь одного конкретного человека.

— Ну, Фрида, с чего начнем?

— Да вряд ли нам удастся что-то сделать. Мисс Джонсон сказала, просто чудо, если он выживет.

— Вот давай и устроим это чудо.

— Хорошо бы, а как?

— Ну, можно, например, молиться.

— Этого мало. Помнишь, как в тот раз, с птичкой?

— Ну, тогда же все по-другому было; мы ее и нашли-то уже полумертвой.

— Ну и бог с ней. А сейчас, по-моему, мы должны действительно изо всех сил постараться.

— А давай попросим, чтобы Бог ребенка Пиколы в живых оставил? И дадим Ему клятву, что целый месяц будем хорошо себя вести и хорошо учиться.

— О’кей. Только этого мало. Нам нужно еще какую-нибудь жертву принести. Например, от чего-нибудь стоящего отказаться, чтобы Он понял: на этот раз намерения у нас самые серьезные.

— А от чего отказаться-то? У нас же ничего нет. Есть, правда, деньги за семена — целых два доллара!

— Мы можем, конечно, и два доллара отдать… Но знаешь что? Мы можем отказаться от велосипеда! Деньги закопать, а семена… посадить.

— Закопать все деньги?

— Клодия! Ты хочешь сделать что-нибудь стоящее или не хочешь?

— Хочу, хочу. Я просто подумала… Ну, ладно-ладно.

— И сделать это мы должны прямо сейчас. Деньги закопаем возле дома Пиколы, чтобы нам нельзя было туда вернуться и выкопать их; а семена посадим у нас за домом и будем за ними присматривать. И как только цветы взойдут, мы сразу поймем, что все будет хорошо. Ну что, согласна?

— Согласна. Только давай я на этот раз спою, ладно? А ты волшебные слова скажешь.

СМОТРИТЕСМОТРИТЕЭТОИДЕТОДИНИЗ

ДРУЗЕЙДРУГПОИГРАЕТСДЖЕЙНОНИ

БУДУТИГРАТЬВХОРОШУЮИГРУ

ИГРАЙДЖЕЙНИГРА

Сколько раз за одну минуту ты смотришься в свое старое зеркало?

Но я давно уже в него не смотрелась!

Неправда, смотрелась!

Ну и что? Хочу и смотрюсь.

Я же не говорю, чтобы ты вообще не смотрелась. Мне просто непонятно, зачем это делать каждую секунду. Они же никуда не денутся.

Знаю, что не денутся. Мне просто нравится на них смотреть.

Боишься, что они могут вдруг исчезнуть?

Ничего я не боюсь! Как это — исчезнуть?

Ну, другие-то исчезли.

Они не исчезли. Они просто изменились.

Исчезли. Изменились. В чем разница-то?

О, разница огромная! Мистер Мыльная Голова обещал, что они такими навсегда останутся.

Навсегда останутся? Навеки, аминь?

Да, если хочешь знать!