Позднее, вслед за коллегами-правоведами, натурфилософы стали искать законы, объясняющие устройство материального мира. Как и канонисты, эти ученые верили в существование скрытых (божественных), но познаваемых законов, управляющих Вселенной. Будучи универсалистами по психологическому складу, многие из них считали, что, если для объяснения какого-то физического явления выработаны две различные модели или два набора принципов, они не могут являться верными одновременно: Вселенная может быть либо такой, либо другой. Предпочитая аналитическое мышление, они часто стремились разложить сложные системы на их составные части — элементы, молекулы, планеты, гены и т. д — и объяснить их работу при помощи внутренних (и зачастую невидимых) свойств, таких как масса, заряд, гравитация и геометрия. Будучи индивидуалистами и нонконформистами, они желали продемонстрировать — хотя бы перед друзьями и коллегами — свой талант, творческое начало и независимость ума.
Рассмотрим случай Николая Коперника, который в 1514 г., уже получив степень доктора канонического права, разработал гелиоцентрическую модель устройства Вселенной, с Солнцем в центре и вращающимися вокруг него планетами (опубликована в 1543 г.). Чтобы понять вклад Коперника, давайте осознаем два важных момента. Во-первых, исламские астрономы опережали своих европейских коллег по крайней мере до XIV в. В самом деле, мусульманские ученые, исходившие из античной модели Птолемея, по-видимому, вывели большинство основных положений модели Коперника задолго до него самого. Например, в XIII в. занимавшийся исчислением времени с богослужебными целями астроном из Дамаска Ибн аш-Шатир создал математическую модель, формально идентичную модели Коперника, за исключением того, что она оставалась геоцентрической. Но, какими бы блестящими ни были эти мыслители, они так и не смогли совершить тот концептуальный прорыв, который удался Копернику. Во-вторых, хотя Коперник правильно определил относительное местоположение Солнца, он предполагал, что планеты движутся по круговым орбитам. Из-за этой ошибки предсказания модели аш-Шатира все же оказывались точнее. Тем не менее модель Коперника была опубликована, столкнулась с конкурирующими моделями и вдохновила последующие работы. Иоганн Кеплер, основываясь на гелиоцентрической модели Коперника, допустил возможность существования эллиптических орбит, и его модель уверенно обошла все предшествующие гипотезы. Разумеется, Кеплер полагал, что открытые им законы функционирования космоса имеют божественную природу. Так в чем же заключался огромный вклад Коперника?[624]
На мой взгляд, он состоял в его готовности выйти за рамки и античного, и христианского мировоззрений, поместив Солнце в центр Вселенной и сделав Землю всего лишь обычной планетой. Пренебрегая авторитетами и бросая вызов мудрецам древности, он представил эту идею другим, чтобы те обдумали ее и развили. Кроме того, он стоял на своем, несмотря на то что эмпирические данные, подтверждающие его модель, были не особенно убедительными — к счастью, он был не лишен самоуверенности. Возможно, роль, большую, чем личность самого Коперника, сыграла здесь относительная открытость его социальной среды. Одни ученые его идеи критиковали, другие превозносили. Церковь, со своей стороны, не оказывала серьезного противодействия его идеям на протяжении семи десятилетий, пока их не начал развивать Галилей. Конечно, у нас нет психологических данных по отдельным ученым или их сообществам, но все же этот случай иллюстрирует, как психологические различия, о которых я рассказываю в этой книге, должны были влиять на научные достижения, институты и дискурс.
Пока Коперник лишал Землю ее центральной роли, влияние протозападной психологии начало проявляться многими различными способами. Рассмотрим два из них. Во-первых, интеллектуалы раннего Нового времени, с их все большей готовностью нарушать традиции, стали осознавать, что великие мудрецы Античности, например Аристотель, могли ошибаться; они и правда во многом ошибались. Это означало, что отдельные личности могут открывать совершенно новое знание — то, чего никто прежде не знал. Историк Дэвид Вуттон утверждает, что само понятие «открытия» как осознанной деятельности возникло именно в этот период, что отмечено распространением соответствующего термина в европейских языках: синонимы слова «открытие» (англ. discovery) впервые фиксируются в 1484 г. в португальском языке и в 1504 г. в итальянском; позже оно появляется в названиях книг на голландском (1524), французском (1553), испанском (1554) и английском (1563) языках.