Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели

Если бы инопланетные антропологи снова прилетели в 1500 г., Европа показалась бы им более урбанизированной и они заметили бы там впечатляющие соборы и многочисленные замки. В таких городах Северной Италии, как Венеция, Генуя, Милан, Флоренция и Болонья, они застали бы разгар эпохи Возрождения. Британия, однако, еще не выглядела как будущий эпицентр промышленной революции. Мусульманские наблюдатели начали замечать, что в Европе происходит нечто необычное, где-то за столетие до этого. Примерно в 1377 г. знаменитый историк Ибн Хальдун с некоторым удивлением отмечал: «Мы слышали, что в последнее время в землях франков, то есть в стране Рима и его владениях на северном побережье Средиземного моря, процветают философские науки, снова появляются труды о них, улучшается их преподавание, собрания их становятся всеобъемлющими, ученые — многочисленными, а ученики — изобильными». Пришельцы могли бы также заметить, как скромные на вид корабли плывут от Пиренейского полуострова через весь Атлантический океан и вокруг южной оконечности Африки[662].

Хотя это могло бы их заинтересовать, важнейшие события происходили главным образом в других местах. В Анатолии примерно в середине XV в. быстро росла Османская империя, поглотившая последние остатки «цивилизованной» Византии в виде Константинополя (ныне Стамбул). Османский султан Сулейман Великолепный вскоре начнет экспансию в Венгрию, Сербию, Словакию и Хорватию. В Китае династия Мин, исследовав побережье Индии и Африки на величественных парусных кораблях, превосходящих размерами более поздние суда Христофора Колумба и Васко да Гамы, восстановила Великий канал и Великую стену, построила Запретный город, создала огромную армию и имела обширные гаремы.

В конечном счете на протяжении большей части первой половины II тыс. Европа оставалась относительным захолустьем, по крайней мере по сравнению с другими ведущими державами той эпохи. Однако, как свидетельствует прозорливое замечание Ибн Хальдуна, к середине тысячелетия наблюдатели начали замечать, что в краю «северных варваров» что-то назревает.

Много чернил было потрачено на то, чтобы объяснить, почему промышленная революция произошла вообще и почему она началась в Европе, а не где-либо еще. В первой половине II тыс. ведущими кандидатами на роль эпицентра таких потрясающих экономических преобразований были бы Китай, Индия и исламский мир, а вовсе не Европа. Имеющиеся ответы на вопрос «Почему Европа?» выделяют развитие представительных органов власти, подъем обезличенной торговли, открытие Америки, доступность английского угля, протяженность европейской береговой линии, гениальность мыслителей Просвещения, интенсивность европейских войн, стоимость рабочей силы в Британии и развитие культуры и науки. Я подозреваю, что определенную роль, пусть в некоторых случаях и незначительную, могли сыграть все эти факторы; но чего здесь не хватает, так это понимания психологических особенностей, которые начали возникать в некоторых европейских популяциях после того, как Церковь упразднила в Европе институты, основанные на родстве. Эти перемены в психологии способствовали развитию обезличенных рынков, конкурирующих между собой добровольных объединений, новых религиозных учений, представительного правления и науки, а затем еще больше углублялись с их помощью. Моя цель здесь не столько опровергнуть существующие объяснения, сколько подвести более прочный социальный и психологический фундамент под зыбкие конструкции, на которых строится большинство объяснений промышленной революции[663].

Прежде чем продолжить, позвольте подчеркнуть один ключевой момент: ни одна из этих теорий о причинах промышленной революции не может объяснить психологические особенности и изменения, которые я описал в предыдущих 12 главах. Так что, даже если они отчасти и верны, слона-то они и не приметили. Нельзя и дальше притворяться, будто все популяции психологически идентичны, а культурная эволюция не приводит к систематическим изменениям в том, как люди думают, чувствуют и воспринимают мир.

Хотя теорий о причинах промышленной революции множество, общий консенсус заключается в том, что для объяснения начавшегося в середине XVIII в. ускорения экономического роста нам необходимо объяснить ускорение технологических инноваций. Итак, независимо от того, основывается ли ваше объяснение на удачном появлении представительных органов власти во время Славной революции или на высокой стоимости рабочей силы в Англии, оно должно каким-то образом привести к неизменно быстрым темпам инноваций после примерно 1750 г. Чтобы понять механизм возникновения инноваций, нам необходимо вернуться к тому, что мы узнали о человеческой природе.