Самый большой подонок

Всё шло как обычно – то есть как по маслу. Но случилась и небольшая осечка. Одна ладонь угодила в отвратную жижу и слегка проскользнула. Скоростной импульс, характерный для находящегося в рабочем ритме организма, донёс до меня, порядочного брезгуши, прегадостное осязательное ощущение то ли растекшейся по полу блевотины, то ли размазанного дерьма. По этой причине выигрыш темпа свёлся к исчезающе малой величине.

Ксакр начал давить на триггер флэйминга, как только услышал дребезжание покатившегося по полу «антигоста», которым я расчитывал отвлечь его внимание. Теперь он переводил взгляд и ствол влево и вниз (глядя с моей стороны – вниз и вправо). Я же, отталкиваясь от грязного пола и разгибая ноги и таз, ужасающе медленно, как казалось мне, тянулся ступнями к сжимающей флэйминг правой руке врага. Досадная накладка почти уравняла шансы. Но только почти. Мне хватило нескольких отыгранных ранее мгновений (или миллиметров), чтобы левым «свиноколом» успеть выбить рыгнувший адским пламенем дурацкий «бензорез» из лап нелюди. Прямого попадания не получилось, но шевелюру мне Ксакр подпалил. Спасительная вода была под боком, но сперва мне предстояло «умыть» Ксакра, а уж затем перейти к водным процедурам самому.

Прежде чем байпасовец перегруппировался, я выгнулся дугой и вскочил на ноги.

И мы с Ксакром бросились в рукопашную.

Не знаю, испытывала ли зелёно-коричневая нелюдь с дурацким именем Ксакр омерзение к гуманоиду Ольгерту Васильеву, но мою гуттаперчевую душу просто вывернуло наизнанку, когда холодные и когтистые, как у хищного динозавра, лапы монстра вцепились в мои запястья, а загнутый крючком влажный байпас коснулся моей небритой щеки. Огромная скользкая жаба по имени Ксакр источала ужасающее зловоние. От меня, давненько не мывшегося, тоже изрядно попахивало, так что мы с противником испытывали обоюдное удовольствие. Взаимная ненависть была столь сильна и слепа, что, войдя в теснейший клинч, мы оба в первые секунды начисто позабыли мудрёную науку рукопашного боя и бездарно покатились по отстающим и похрустывающим на раскрошенных остатках цемента плиткам пола, безграмотно тузя друг друга как какие-нибудь пятиклашки, разодравшиеся в школьном коридоре либо в том же туалете из-за редкой марки, значка или спичечной этикетки. Проходящий на нечистом полу сортира смертельный поединок гуманоида с нелюдью являл собой вершину боевой антиэстетики.