Самый большой подонок

Таким образом я явился на встречу с Пустотой с пустыми карманами и с опустевшей душой. Подобную пустоту и печаль я испытал ранее лишь однажды – после смерти матери. В тот день ржавая зазубренная железяка основательно полоснула по казавшемуся несокрушимым панцирю моей психологической защиты, вызвав целый сноп ярчайших искр, воспламенивших и враз испепеливших спасительные латы, и я увидел безжалостные глаза яростно размахивающей косой старухи Смерти. Как ни странно, но пахнувший на меня смертельный холод помог острее ощутить полноту жизни. На самом деле в этом не было ничего странного, просто я впервые открыл для себя общеизвестный факт, я вдруг заметил, что наряду со статичным Бытием в мире происходит и генерируемое извечным противоборством Жизни и Смерти динамичное Становление…

Чёрная полусфера приближалась, и я с ужасом ощущал, как мои слабеющие, подгибающиеся, дрожащие ноги погружаются в светло-зелёную твердь подиума под напором исходящей от матового купола чудовищной, подобной тяге Матери-Земли, необоримой силы. Меня обдало ледяное дыхание вакуума, и я в панике уцепился за проскользнувшую перед мысленным взором спасительную соломинку. Это было глупо, наивно, нелепо, но мне вдруг примерещилось, что если я не побоюсь выказать Сверх-Д своё презрение и совершу хотя бы самый незначительный смелый поступок, то вырвусь из клещей страдательного залога, а его чудовищный Бийонд и все «напечённые» горе-конструкторами исстрадавшиеся как калеки и противные естеству свободного человека ублюдочные искусственные вселенные рухнут будто карточные домики, будто скользкие костяшки домино, и обратятся в пыль, в труху, в ничто.

И тогда в страшной кручине, в слезах и отчаянии, уже накрываемый матово-чёрной капсулой так, как маленький, неказистый и захватанный нечистыми руками поролоновый шарик накрывается непрозрачной скорлупкой грецкого ореха, которой оперирует хитрый, наглый и уверенный в себе напёрсточник, как и шарик, не ведающий своего ближайшего будущего и с равной вероятностью могущий в следующее мгновение очутиться и тут, и там, и везде, я наконец поднял буйную голову и, собрав последние силы, плюнул Сверхдетерминатору в его самодовольно ухмыляющееся холёное лицо.

Эпилог

Эдуард Лаврентьев гнал кроваво-красный «олдсмобил катлас суприм» по раскалённому асфальту пустыного шоссе. Истекала вторая неделя июня, было жарко и влажно, и ещё утром Лаврентьев нажатием кнопки убрал виниловую крышу кабриолета.