Самый черный день

На верхнем этаже автобуса были двое военных. Девочке пришлось прыгать со второго этажа, опираясь на окно. Её даже не пришлось уговаривать, она сделала всё сама. Потом пришёл и мой черед. В последний миг я обернулся, увидев, как Джеймс падает на пол под ордой мертвецов. Лукаса уже вовсю глодали посреди помещения. Нет смысла больше задерживаться. Опершись о раму окна, я залез на подоконник и прыгнул в спасительный транспорт.

…Автобус мчался по шоссе, спустя несколько часов после нашего спасения. Мы ехали в ближайший лагерь где, по словам военных, было безопасно. Я верил им. А как иначе? Надежда — это всё что у меня осталось, после потери брата и всех, с кем столкнула меня судьба. Я не думал ни о чём. Лишь дышал свежим предрассветным воздухом. Наступало утро. Начинался новый день после апокалипсиса. День боли и скорби, ненависти и воспоминаний об ушедших. День, когда я понял цену своей и чужой жизни.

Дав безрассудно обещание брату, мог ли я представить, что в итоге мне придётся его выполнить? Смогу ли пустить старшему брату пулю в лоб? И был ли другой выход в этой ситуации? Эти вопросы не будут давать мне спать долгое время. А также всё произошедшее в мёртвом городе. Я не забуду тех людей, которые шли вместе со мной до конца, веря во спасение, но не дошли до него совсем немного. Лица погибших всегда перед моим взором.

Я не могу даже представить, что ждёт нас с маленькой белокурой Элис впереди. Но я уверен, настанет то самое завтра, когда всё наладится и встанет на круги своя. Верю в это. Потому что в моём сердце горит пламя надежды. И никак иначе.

С этими мыслями, я развернул заляпанный кровью листок, что дал мне Конрад перед смертью. На нём были написаны от руки адреса самых крупных лабораторий медицинской физики и биоинженерии по всей стране. Их насчитывалось около трёх десятков. И мне нужно любой ценой узнать у военных, есть ли ещё действующие лаборатории в США. И только потом отправиться в путь, чтобы найти их и предоставить свою кровь на анализ.

Снова стала зудеть кисть правой руки. Я отвернул рукав куртки. Свежий шрам от укуса отчётливо проступал через кожу. Но он постепенно затягивался, что не могло радовать меня. Из-за этого чёртова укуса меня чуть не пристрелили при осмотре на ж/д вокзале. Пришлось врать, мол, это собака наша дворовая цапнула, играючи. Да и рана на то время уже прилично затянулась.

А получил я этот шрам три дня назад, когда всё только начиналось. Меня укусил мёртвый в придорожном баре. Рана была не смертельная, обработали её и перевязали руку. Тогда мы ещё не знали, что после укуса или повреждения от мертвецов, человек заражается вирусом и в течение пяти-семи часов умирает и восстаёт. Но только не я. Меня лихорадило, и была дикая температура, но я выжил. И не обратился. Тогда брат и решил, что у меня иммунитет. И надо в срочном порядке искать ближайшие мед лаборатории. Учёные наверняка смогут провести все анализы и на основе моей крови создать сыворотку от вируса, который поднимает мертвецов из могил.

Я засмеялся на весь салон автобуса. Пассажиры, все до одного, оглянулись в мою сторону. Чёрт возьми, да я и есть последняя надежда человечества!

Но, согласитесь, это уже совсем другая история.

Рыбалка на мертвой реке Джон Маверик

Если за руку тебя держит волшебник, все вокруг в одночасье становится волшебным. Это Яничек понял еще в детстве, а точнее, как только научился ходить и впервые ступил за порог, цепляясь за твердые, заскорузлые пальцы деда Мартина. Он не узнал двор, который прежде видел только из окна, или сидя на закорках у отца, или ерзая на коленях у матери. Но ни отец, ни мать Яничка рыбаками не были, а значит, мало что смыслили в волшебстве. Они растили овес и картофель — скудный урожай, которого не хватало и на два месяца зимы — но не могли расцветить поленницу стайкой разноцветных стрекоз или оживить почки на сухой ветле, или наколдовать на небо веселый оранжевый месяц, вместо блеклого, серовато-белого, похожего на кусок грязного мела.

Земля, хоть и стала скупа, еще не утратила до конца силу, поэтому извлекать из нее пищу удавалось и без магии. Дождь и скальные ключи поили ее. Селяне удобряли, развеивая над ней костную муку. Теплом своих рук согревали ростки. И земля откликалась. Древняя энергия пробуждалась в ней, давая начало новой, растительной жизни.

Другое дело — река, в которой не водились даже личинки иловых мух. Ее вода, черная, густая и смрадная, убила все, что росло на берегу, а людей не подпускала к себе ближе, чем на сорок шагов. Если бы не рыбаки, умевшие доставать из этого ада съедобные водоросли, раков, устриц, и рыбу — поселок давно вымер бы с голоду.