Самый черный день

Этот разговор, больше похожий на два отдельных монолога, поскольку собеседники не слушали и перебивали друг друга, мог бы продолжаться намного дольше, если б мужика, всё это время старавшегося рассмотреть повнимательнее лицо террориста-любителя, не посетила одна странная мысль…

— Постой! Один вопрос, пока мы не прикончили друг друга.

— Валяй, — ответил террорист, отчаянно пытаясь выглядеть спокойным.

— Как зовут твоего отца?

Парня сильно смутил этот вопрос. Ну зачем ему это знать? Для чего? Он что, просто тянет время? «Таак, ну и что ты сделаешь, когда я отвечу?»

— Григорий.

Мужик вдруг улыбнулся странной, радостной улыбкой, и, что ещё страннее, опустил пистолет. Парень, готовившийся к тому, что всё это было просто какой-то уловкой, и сейчас его пристрелят, был в таком шоке, что чувствовал себя овощем, неспособным понимать других, более умных людей.

— Григорий Кузнецов, да? — спросил мужик, дабы убить все сомнения. Парень кивнул.

— А ты значит… он же говорил… Сергей?

— Слава.

— Ладно. А теперь, Слава, убери пожалуйста пистолет от виска моего камрада, и продолжим разговор в более уютной атмосфере. Я безоружен, как видишь, — поспешно добавил он, ставя пистолет на предохранитель и убирая его в кобуру на поясе.

Слава мог бы взять сейчас да и пристрелить обоих сегодняшних собеседников, но… как он решил у себя в голове, мужик а)явно был другом его отца б)довольно тепло к нему отнёсся, что редкость для нынешних людей, так что Слава решил сделать, как он просит. К тому же, первым убрав оружие, мужик дал понять, что рассчитывает на то, что Слава последует его примеру, так, как поступил бы его отец. Кстати, об отце. Он вроде бы сказал «зовут»…

— Вот чёрт! — воскликнул Слава. Только что освобождённый заложник, устав бороться, свалился на пол, как тряпичная кукла. — Слушайте, он походу в обморок грохнулся!

— Грохнулся. Хорошо ты его напугал, Слава. Бери его за руки, понесём на второй.

Глава 4

Как выяснилось чуть позже во время беседы у костра, разведённого на полу второго этажа, мужик был лидером небольшой банды из четверых мародёров. Его звали Алексей Степанович, но среди своих он был Никель. Прозвали его так из-за любви к какой-то популярной рок-группе, хотя при чём здесь был никель, Слава так и не понял. В чертах лица Никеля не было ничего примечательного, кроме неестественно больших серых глаз, всегда придававших его лицу задумчиво-грустное выражение.

Правой рукой Никеля был Гризли (ни он, ни оставшиеся двое своих имён Славе не назвали). Почему он получил такое погоняло, можно было узнать, лишь взглянув на него разок. Рост, сильно перемахивающий за два метра, широкие плечи, огромные «банки» — Слава бы не позавидовал тому, кто решил бы сразиться с такой громадой в рукопашном бою. Чёрные волосы и густые брови идеально дополняли образ эдакого медведя в человечьем облике. Всё, что Гризли поведал о себе, было двумя фактами из биографии. Один заключался в том, что до Этого у него была морская свинка, другой — в том, что он когда-то занимался предпринимательством. Он говорил глухим басом, довольно лаконично, красиво, но предпочитал слушать, а не рассказывать.

Домкрат, третий член банды, раньше был автомехаником. Он был самым старым в банде, даже старше Никеля, ему было где-то около 50. Много успел повидать за жизнь и много рассказывал об увиденном, при этом очень часто матерясь и выходя курить каждые 15 минут. К последней привычке Никель относился с неодобрением, но запретить Домкрату что-либо делать не мог. И всё же, тот, понимая, что лучше не светиться у окна дымя сигаретой, всегда курил в комнате без окон с закрытой дверью, обычно в туалете. Славе бросилось в глаза, что курил он не фабричные сигареты, а что-то очень сомнительное, в огромном количестве хранящееся у него в рюкзаке. Страсть к курению была у Домкрата многолетней, однако несмотря на неестественно худое лицо (что в принципе, было сейчас обычным делом) и налёт на зубах, взгляд у него всегда оставался ясным, сколько бы он ни курил, а физическая форма была такая, что ему могли бы позавидовать многие юноши.

Кстати, четвёртый член банды до сих пор был единственным юношей в ней. Это был тот самый заложник Славы, здесь известный всем как Малой. Он пришёл в себя уже через три минуты после отключения. Бывший этаким сыном полка, самым неопытным, но подававшим неплохие надежды, он был необычайно злобен со всеми, а со Славой почти не говорил. Почему-то Слава решил, что этот тип точно переживёт трудные времена. Впервые встретив Малого, Слава подумал, что он похож на какое-то животное. Рассмотрев его повнимательнее он понял, на какое именно. Сходство с обезьяной Малому давали низкий лоб и маленький подбородок, сильно выступающие вперёд брови, и некоторые другие, менее бросающиеся в глаза признаки.