Самый длинный месяц

«Никто спорить и не собирался», — мысленно ответил Климов, несколько уставший от ее сентенций, но делающий все, чтобы она разговорилась. Есть люди, которые думают, что рассуждать о жизни вообще — самое серьезное занятие. Они напичканы знаниями, никому из окружающих не нужными, впрочем, как и им самим, но коль уж природа не терпит пустоты и в ней ничего нет лишнего, человечество прощает любителей посуесловить и даже провоцирует, публикуя в своих воскресных приложениях к газетам неисчислимое количество курьезных случаев, кроссвордов и сообщений с места происшествия. Люди эти буквально лопаются от впитываемой ими информации и, наверное, умирали бы от разрыва сердца, если бы не испытывали физического удовлетворения и состояния блаженства от чтения журналов и еженедельников, — иначе чем объяснить их поразительное долголетие?

Один из углов комнаты был завален грудой бросовой литературы.

— Нет такой империи, — продолжала вещать Яшкина, — которая бы не задолжала перед своим народом, а значит, и перед его историей и будущим. Помните, что чем ревнивей власть, тем легче ее обмануть. Ревность сама по себе искажает смысл событий. Другой вопрос, что Бог всегда на стороне ревнивцев.

— Ревность по дому Твоему снедает меня? Вы это имели в виду?

Яшкина с изумлением отогнала от своего лица табачный дым.

— Читали Библию?

— Случилось.

— Превосходно! Просто замечательно! Но мы ведь с вами атеисты, правда?

— Несомненно, — утвердительно кивнул Климов, радуясь тому, что душевный контакт со столбовой дворянкой мало- помалу налаживается. Это при всем при том, что она была когда-то обижена властью.

Докурив папиросу, его философически настроенная собеседница загасила окурок в пустой консервной банке, стоявшей на полу, и с каким-то вдохновением закончила тревожившую ее мысль:

— Большевики ошиблись.

— Почему?

Она печально посмотрела на него.

— Да потому, что теперь человек больше всего злобы видит в своем доме.

Климов соглашательски кивнул, насторожился. Кажется, сейчас она заговорит о том, что ее больше всего мучит.

— Но ведь не нами сказано: «Домашние твои — враги твои».

— Все так, — завозилась на своем диванчике Яшкина, устраиваясь поудобнее. — Все так… и все же… Родные дети забывают матерей. Живем, считай, бок о бок и не знаемся. Моя невестка спит и видит, как бы укатать меня в дом престарелых. Ведьма! Муж должен восприниматься как друг, но ни в коем случае не как собственность, а она моего сына превратила в пылесос. Единственное, что он вправе делать без ее присмотра, это убирать квартиру. Масонка недобитая.

Климов еле удержался, чтоб не рассмеяться, В юморе ей не откажешь.

— А что, такие еще есть?

— Ведьмы?

— Нет…

— Масоны?

Зрачки ее глаз, и без того по-старчески глубокие, стали еще бездоннее, жутко расширившись.

— Конечно!

— Даже не верится.

— Представьте себе, есть! И, по всей видимости, еще долго будут.

Если говорить всерьез, он совсем не верил в байки про какие-то особо тайные и разрушающие государство силы, но это, по его убеждению, далекое от истины предположение, показалось ему интересным. Когда он еще сможет покалякать со столбовой дворянкой? Да и что он, в конце концов, знает о тех людях, что стояли у истоков мятежей и казней? Мысль Яшкиной, или, как там ее, Перетоки-Рушницкой о том, что молодости Господь Бог не нужен, поразила его своей неженской логикой. Зато все молодые бредят неформальными объединениями. Может быть, поэтому масоны и живучи?

— А кто они такие? В двух словах…

Яшкина с пронзительной пытливостью взглянула на него и снова закурила.

— Если вкратце… Государственная власть — вот горизонт, к которому стремятся честолюбцы. Все без исключения. Пока существует государство, разумеется. Как только исчезнет надобность в подневольном устройстве человеческой жизни, жизни наций, честолюбие станет атавизмом. Каждый человек будет приравнен к божеству. О чемвсегда и мечтал.

— Значит, масоны…

— Не перебивайте.

— Извините.

— Все-таки я пожила на свете.

Она помяла в пальцах мундштук папиросы, затянулась, сбила пепел.

— О чем я говорила?

— О том, что человек будет приравнен к божеству.

— Ну вот. Казалось бы, идея неплохая. И каменщики, как себя именовали некогда масоны, стремятся начисто разрушить все, что было сделано до них.

— До основания?

— Непременно.

— А зачем? Чего им надо?

— Завоевать весь мир.

— Любым путем?

— Любым.

— Под любым соусом?

— Вернее, лозунгом. Вода не крепче алмаза, но обкатывает и его.

— Алмаз — это народ?

— И он в какой-то мере.

Климов задумался. Все оказывается куда сложнее, чеммог предполагать. И когда взрывали храмы, знали, что творили…

— Но они ведь не в одной только России? — задалспасительный вопрос, надеясь, что еще есть страны, помнящие про масонов.

— Что вы! Нет, — дыхнула дымом Яшкина и угол ее рта приподняла усмешка. — Чем великодушнее народы, тем больше издевательств выпадает па их долю. Вы понимаете, о чем я говорю? Об историческом развитии… Завистливая мелкая душонка — вот бич Господень. Впивается клещом — не отдерешь.