Самый лучший фамилиар

Седой зашел в комнату Фелиции, брезгливо отогнал дым от своего лица и подошел к сидящей женщине. Там он сразу же отобрал у нее трубку, закатал себе рукава и, крякнув, подхватил кресло целиком, вместе с пассажиркой, и понес ее на лестницу. Когда он вышел из комнаты, то я заметил, что прямо из его голых мускулистых предплечий тянутся уже знакомые мне тонкие белые нити. Они одновременно бережно и плотно обхватывали Фелицию, не позволяя той не то что вывалиться, а даже переклониться через подлокотники.

Ну да, он больше не собирается скрывать свое происхождение.

Таким образом Ранф донес Фелицию до четвертого этажа-мансарды. Дверь в ритуалистскую была приоткрыта, оттуда доносился электрический свет и звук шороха мелка о кирпичи.

Ранф донес кресло прямо до центра каменной комнаты. Лира с помощью небольшого бледно-синего мелка вырисовывала на стене уже вторую звезду — девять лучей, три контура, крупная вязь каких-то значков в центре. Она окинула нас быстрым взглядом, едва заметив белые нити из предплечий старого волшебника.

Он водрузил кресло, убрал нити (те втянулись прямо под кожу), неожиданно заботливым жестом поправил сбившуюся прическу Фелиции. Та, смотря в одну точку, тихо сопела. Потом Ранф вытащил из кармана — как только уместились — три свечи из серо-голубого жира. Он расставил их вокруг кресла.

— Это же свечи из сала мотылька? — уточнила Лира, закончив с второй звездой.

— Ну да, — невозмутимо отозвался Ранф.

— А что у тебя еще есть из таких ингредиентов? Ну, которые по цене как хороший дом, — добавив в голос яда, поинтересовалась девушка.

— Еще есть три чешуйки Дракона Замаура и склянка с зеркальцем, отражавшим Ясное Небо.

Я в первый раз увидел Лиру с отвисшей челюстью. То есть, натурально — широко открытый рот и выпученные глаза. Помолчав, она кое-как пришла в себя, зачем-то потерла щеку и повернулась к третьей стене комнаты.

— Признаю, твой путь был не из легких, — наконец сказала она. В это время Ранф еще одним мелком (надеюсь, обычным) рисовал треугольник между расставленными свечами.

— Еще какой нелегкий, Лира, — только вздохнул седой.

Я молча наблюдал, как они заканчивали подготовку к ритуалу. Лира дорисовала звезды и закрыла дверь, Ранф положил на каждую сторону треугольника по ярко-голубой чешуйке с острым волнистым краем размером с ладонь. Наконец, они оба подошли к границе треугольника, отгораживающего Фелицию, с пустым взглядом покачивающуюся в кресле.

— Мне не хочется этого видеть, — тихо попросила Лира у Ранфа.

— Мне не сладить с духом одному. А у тебя еще и фамилиар. Справишься, Лира, ты сильная.

Не дожидаясь ответа, Ранф неожиданно глубоким голосом закричал. Его голос отражался от каждой стенки каменного зала:

— Услышь меня, про́клятый дух! Услышь меня! Явись!

Ранф взмахнул рукой, и свечи ярко вспыхнули зеленым огнем. Неожиданно погасло электричество, и мы остались в едва разгоняющем тьму, пляшущем ореоле салатового света.

— Ты должен явиться! Я желаю узреть тебя, словно под ясным небом!

Мужчина выхватил из левого кармашка обмотанный тряпицей осколок и протянул его на вытянутой руке к Фелиции, все так же покачивающейся в кресле.

Зеленый огонь перекинулся на мерцающие чешуйки — комната заполнилась изумрудными солнечными зайчиками. Словно в противовес им, в комнате стало еще темнее.

Я заметил, что ладонь Ранфа, которой он сжимал зеркальце, неестественно побелела.

С тихим хлопком над Фелицией возникла… Не могу найти другого описания — какая-то хрень. Угольно-черный, бугристый бесформенный комок с матовой поверхностью размером с арбуз. Он медленно тек, но не таял — с комка тихо падали вязкие капли размером с орех, но он не уменьшался. Из поверхности комка проступало искаженное страданиями человеческое лицо. Человек внутри комка силился то ли закричать, то ли зарыдать, но от него не доносилось ни единого звука.

Лира снова всхлипнула.

— Великие Духи… Ранф, я слышу, как она вопит! Она так страдает…

— Лира, что это? — спросил я, ощущая, как моментально пересохла моя глотка. До меня вдруг донесся густой запах запекшейся крови.

— Это Запретное искусство, — тихо отозвался Ранф. — Высшее проклятье, топливом которого является душа. На человека навешивается комок из человеческой души и трех-четырех духов мучений. Никто еще не выдержал и полугода с этим.

— Кто, Ранф, кто допустил это? Кто сотворил это с бабушкой и с ней? — по лицу Лиры ручьем текли слезы, но не боли, отнюдь — я видел, что это были слезы от самого искреннего гнева, на который способен человек.

— Когда я найду его…

— Ты отдашь его мне, Ранф.

— Лира…

— Ты отдашь его мне. Ты не ведьма, ты не можешь слышать ее. А я слышу.

Ранф кивнул, а потом сообщил:

— Я изгоню ее. Твоя задача — не дай ей тут закрепиться.

— Да, Ранф.

Девушка размяла пальцы и откашлялась. Ее ладошка нырнула в карман и выудила оттуда некрупный драгоценный камень.

— Джаспер, я рассчитываю на тебя, — сказал она, даже не посмотрев на меня. Ее взгляд был прикован к терзаемой девушке.

— Я весь твой, Лира.