Самый лучший фамилиар

Я физически ощущал, как от черного комка исходят эманации страдания. Джаспер мог не знать этого, но Кот ощущал и сообщал ему — человек в черном комке каждый миг испытывает что-то, что за гранью допустимого и даже реального. Его (или ее) страдания даже не описать.

Мне надо было ей помочь. Даже не ради Фелиции, а ради ее самой. Никто и никогда не должен так страдать.

— Я начинаю, — сообщил Ранф.

Он стряхнул футляр с плеча, одной рукой достал из него Скорбное оружие (клянусь, я слышал, как тонко завопили духи каменных стен) и шагнул к пляшущему зеленому огню. Тряхнув рукой, он заставил тряпочку раскрыться. Там был маленький осколок зеркала. Почему-то на него было больно смотреть. Рука Ранфа моментально побелела до локтя, и он зашипел от боли.

Однако, от созерцания крошечного осколка комок проклятья словно застыл. Лицо замерло в одном положении, потеки чего-то замерли в полумиге от падения, цвет изменился на грязно-серый. Мгновением позже вся стена за комком покрылась каким-то белым пухом. Я с трудом понял, что это — толстенный слой изморози, толщиной с человеческий палец, а то и больше.

Ранф сделал еще два шага, и горизонтально взмахнул мечом.

Комок с звоном разбился вдребезги. Из него вылетело четыре комочка тумана — один красный и три густо-черных.

Лира торопливо, гортанно забормотала что-то на языке духов. Меня пронзило острым спазмом лириной Мощи. Он был сильнее, чем какой бы то ни было предыдущий. Мои нервы раздирались в клочки, но я не издал ни звука и не закрыл своих глаз — я обязан был увидеть, что будет дальше.

Красный комочек тумана замер там, где был черный ком проклятья. Черные же комочки начали бешено носиться по комнате, они яростно стукались о нарисованные мелом звезды, точно это был металл, не в силах преодолеть особый мел Ранфа.

По мере того, как ведьма бормотала свои просьбы, мольбы и приказы, они все замедлялись и замедлялись, но их движения все так же сквозили нечеловеческой злобой.

— Прости меня, Лира, — вдруг подал голос Ранф. — Я не хотел, чтобы ты знала об этом. Но я сделаю что должно, и будь что будет.

Его руки внезапно оплелись белыми, матово блестящими нитями. Рубашку и брюки скрыл выросший из ничего балахон, который даже в темноте комнаты казался бездонным провалом. В завершение на нитчатой броне Ранфа появились мириады блекло-красных бусинок.

Лира прервала речитатив, и сквозь зубы выругалась. Напоминаний не нужно было — она тут же вернулась к занятию.

Ранф вскинул руку, в которой еще миг назад сжимал зеркальце. Из нее вытянулись три нити. Они захватили ближайший черный комок и моментально подтянули его к червивому. Ранф взмахнул мечом, и каждый камушек чердака отозвался воплем. Миг — и безжалостные нити захватили второго духа. Вопль. Третий, последний, дух. И вновь вопль.

Только когда третий дух развеялся, Лира прекратила зачитывать что-то.

Ранф, не убирая балахон и броню, спрятал меч обратно в футляр и откинул его подальше от себя.

— Действуй дальше ты, — устало сообщил он Лире. — Этим было очень тяжело махать.

Лира кивнула, подошла к Фелиции, протянула руки и взяла трепещущий красный туман в ладони.

— Ну тихо, тихо, милая. Все, все уже кончилось. Теперь ты можешь отдыхать, — нежно объяснила Лира туману. Красные завитки отражались в прозрачном камне, который девушка все ещё держала в ладони. — Лети дальше, в Вечное Море. Ну тихо, тихо, солнышко. Я все понимаю. Да, это было невероятно трудно, но ты как могла сопротивлялась. Я бы так не смогла. Честно-честно. Могу спеть колыбельную. Хочешь? Давай.

И Лира тихо-тихо запела что-то размеренное и ритмичное, снова на языке духов.

Я вслушивался в слова и ничего не понимал. Но перед глазами, сами собой, вставали сцены из моих жизней. Моя здешняя мама — уже немолодая кошка черепаховой окраски, теплая солома, запах сладковатого молока… Улыбка моей прошлой мамы — одна лишь улыбка, ничего более, мягкое тепло одеяла, разноцветные бумажные игрушки, висящие над кроваткой…

По мере того, как пела Лира, цвет тумана изменялся с красного на голубовато-серый. Цвет менялся едва заметно, очень и очень медленно, но мы более никуда не торопились. Ранф привалился к дальней стене и дремал, я одновременно смотрел на поющую Лиру и на свое прошлое, а ведьма пела самую красивую песню за мои две жизни.

Когда цвет комочка тумана стал обычным цветом призрака в этом мире, то комочек тихо вспорхнул с Лириных ладошек и тихо растворился в пространстве. Камень в руках Лиры рассыпался на мелкую крошку.

Когда мы вышли из ритуальной, уже стоял рассвет.

***

Ранф развеял темный балахон, а нити снова втянулись под кожу, не оставив и следа. Единственное, что еще отмечало произошедшее — мертвенно-бледная левая рука Ранфа. Впрочем, это не мешало ему нести на руках тихо спящую Фелицию. Кресло осталось в комнате.

Мы втроем направились на второй этаж, в комнату бабушки Лиры.

Остановившись, Лира взяла белую как мел руку Ранфа и тихо что-то зашептала. Довольно быстро к руке вернулся ее естественный цвет.

— И ты был вермиалистом все эти годы? — спросила наконец девушка, закончив лечение.