Покататься на лыжах в окружении милых Советских старшеклассниц? Да только свистни!
— Зови.
— Сейчас! — подскочила она со стула и ушла в гостиную, звонить.
Хорошо с повальной телефонизацией — так бы пришлось всех пешком обходить.
Пока Таня собирала подружек посмотреть на редкое зрелище — меня — я сточил три булочки и мечтательно посмотрел на четвертую. Грустно вздохнув — не влезет — допил чай и подхватил очень вовремя заглянувшего на кухню в поисках еды — на остальное котам обычно пофигу — Барсика и принялся поглаживать мягкую шерстку. Может себе кого-нибудь все-таки завести? В Хрущевске-то я надолго, а на время гастролей найдется кому присмотреть. Подумав о гастролях, немного взгрустнул — уже надоели, но деваться некуда, я и так на них последнее время забил, откупаясь от народа телеконцертами. Нехорошо — все артисты по стране с концертами ездят, а Ткачеву, получается, можно дома сидеть?
— Через полчаса на остановке «Садовая» собираемся, — появившись на кухне, поделилась новостями Таня.
— Я тогда за лыжами и переодеться сбегаю, — с сожалением отпустив зверушку, поднялся я на ноги и пошел к выходу.
— Не опаздывай! — без нужды напомнила Таня.
Я вообще никогда никуда без уважительных причин не опаздываю.
Глава 2
— Да, это трещина, — посмотрев на просвет рентгеновский снимок моей правой кисти, убедился в правильности предварительного диагноза совхозный травматолог Валерий Владимирович, тридцатипятилетний гладковыбритый мужик с пышной русой шевелюрой. — Придется наложить лангету.
Отложив рентген, он заполнил бланк «направления» и вручил сидящей на кушетке рядом со мной маме:
— Кабинет номер шесть.
Хорошо, что я озаботился импортом сюда и в Хрущевск лангет — гипс неудобный: с ним ни помыться, ни почесаться, он натирает и, чего уж греха таить, пованивает.
Кататься на лыжах было весело вплоть до того леденящего душу момента, когда я, не совладав с гормонами, засмотрелся на Танину подругу Любу — больно уж красивая — и на полном ходу влетел в дерево.
Покинув кабинет, мы вышли в коридор, запустив следующего пострадавшего от зимних забав школьника с мамой, и родительница проинформировала Виталину:
— Легко отделался, трещина в безымянном пальце, — вздохнула и задала мне классический мамин вопрос. — И как тебя угораздило?
— Занятия зимними видами спорта требуют внимания и соблюдения техники безопасности, — ответил я.
— Ну и что с ним делать? — хихикнула мама.
— Холить и лелеять, — ответила Вилочка.
Вот мне знак свыше — когда такая красота рядом почти 24/7, засматриваться на других грешно. Немного посидев в очереди — я что, особенный, чтобы вперед травмированных сверстников лезть? — мы с мамой зашли в шестой кабинет, где обменяли талончик на лангету и отправились домой.
— Теперь на гитаре фиг поиграешь, — вздохнул я.
— Найдется кому поиграть, — фыркнула мама и внезапно крепко меня обняла, нежно прошептав. — Хоть в больницу с тобой сходила как нормальная мать.
— Самая лучшая мать! — поправил ее я.
Родительница помогла мне застегнуть пальто, и мы на семейном «Москвиче» поехали домой, усадив Виталину за руль — мама села рядом со мной сзади, чтобы обнимать больного сыночка.
Наша баня пускала дым в вечерние небеса, и объяснение этому дал нашедшийся дома, успевший переодеться в рубаху, брюки и шерстяные носки дед Паша:
— Семен Кузьмич париться придет. Тебе с этим можно? — кивнул на руку.
— У ребенка перелом, а тебя только работа волнует, — надулась на него мама.
— И совершенно правильно! — заступился я за старшего Судоплатова. — Я ж не барышня кисейная, а комсомолец!
— Во-о-от! — обрадовался дед Паша моей силе духа и хлопнул меня по плечу. — И не ребенок он давно, Наташ, а мужик, который такого повидать успел, сколько не всякий наш оперативник за службу видит.
— Это еще хуже, — фыркнула мама, громко чмокнула меня в макушку, и в компании Виталины ушла в сторону детской — воспитывать тех детей, что еще можно спасти.
— Идем, — зашагал дед в гостиную.
С дедушкой поговорить я всегда рад, поэтому охотно пошел следом. Усевшись в кресло у камина — сейчас не горит, он же для понта и атмосферы, а тепло с лихвой обеспечивает батарея — дед достал из тумбочки деревянный футляр, из него — трубку и кисет…
— Ты ж не куришь, — удивился я, занимая соседнее кресло.
— А трубку и не курят, — ответил он, набивая чашу табаком. — Так, дым во рту погонять.
— Под Сталина косишь, — догадался я.
— А почему не под Шерлока Холмса? — спросил он.
— Потому что он англичанин, а ты — русский, — пожал я плечами.
— Иосиф Виссарионович был грузином, — напомнил он.
— «Я — не грузин, я — русский грузинского происхождения», — процитировал я.
— Сученок, — ласково приложил меня Судоплатов и признался. — За то и люблю.
— Приятно, — улыбнулся я и попросил. — Расскажи про конфеты.