Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ)

— Ты на деда не обижайся, — вернулся на полок Семен Кузьмич. — Он сам с двенадцати лет в органах, по себе тебя равняет.

— Я не обижаюсь и изо всех сил равняюсь, — ответил я и спросил деда. — С двенадцати?

— Да какие там «органы», — отмахнулся тот. — Батя в 17 году умер, а мне самиздатовский плакат на глаза попался, из «Азбуки революции», из дома сбежал, справедливое общество строить помогать. К красноармейцам прибился, в роту связи зачислили, «сыном полка» — я читать и писать умел, по тем временам ценный специалист получился. Помогал чем мог.

— Мальчиши-Кибальчиши не на пустом месте появились, — заметил Щелоков. — Много таких «сынов полка» было, что в Гражданскую, что в Великую.

— Обогнал тебя внук-то, — подколол Цвигун Судоплатова. — Вон — стратегической важности операции образцово-показательно проводит.

— С Чили случайно вышло, — запротестовал я.

— А я не про Чили, — ухмыльнулся тот. — А про гостей твоих.

— Тоже мне операции, — поскромничал я. — По болотам через границу пробираться не надо, бомбы таскать не надо, на пулемет ходить — тоже. Катайся себе в теплом РАФике да по ресторанам гуляй.

— Вот какое поколение воспитали! — умилился Щелоков. — В болоте тонуть мечтают.

— Ты вроде тонул, Паш? — спросил деда Цвигун. — Расскажи молодому.

— Ничего приятного в этом нет, — исчерпывающе ответил Судоплатов, в его глазах мелькнула тень, и он поддал пару.

До сих пор мерзнет.

— Ловили мы как-то диверсантов, — пустился в воспоминания Щелоков. — Два дня по лесам бродили, к болоту вышли — вот они, голубчики, по пояс торчат. По осени дело было, двое уже всё, а третий — ничего, живой, зубами стучит. Много тогда полезного нам рассказал в обмен на протянутую палку.

— Протянули? — спросил я.

— А как же! — кивнул Николай Анисимович. — Слово дал — держи.

— А потом?

— А потом — военно-полевой суд, — развел тот руками. — Мы же не звери — без приговора не расстреливаем.

— Хорош мне внука портить, у него и так руки к «Маузеру» тянутся, — влез дед Паша.

— А ты не давай! — гоготнул Николай Анисимович. — И так методами военно-полевых допросов злоупотребляет. Ты поди научил?

— Сам кого хочешь научит, — фыркнул Судоплатов. — У него черновик дома лежит, Эмма показывала — про инквизитора сказка, там в первой же главе пальцы топором рубят. А название-то какое — «Кровь и железо»!

— Инквизитор, значит? — с любопытством посмотрел на меня Цвигун.

— Нет конечно, — улыбнулся ему я. — Просто Родину очень люблю.

Глава 3

Здание фонда имени меня едва ли способно привлечь внимание рядового гражданина. Не вызовет оно интереса и у интуриста, который даже не посмотрит на эту совершенно типичную двухэтажную кирпичную конторку в трех кварталах от «Эко-парка Сокольники». Вот там интересно всем — и местным, и соседям из соцлагеря, и капиталистам.

Припарковавшись рядом с парой служебных «Москвичей» старого образца и одной директорской «Волгой», мы с Виталиной выбрались под зимнее солнышко и пошли к крылечку. Окажись мы здесь летом, можно было бы полюбоваться окруженными низким деревянным заборчиком клумбами, но теперь приходится любоваться сугробами. Привычно обстучав галошные валенки, я покосился на закрепленную на двери, призванную отбить у проходящих мимо товарищей остатки любопытства табличку «Внешторг. Филиал №33» с графиком работы, и мы вошли внутрь.

— Доброе, дядь Ген, — пожал руку поднявшемуся ради такого дела дяде-вахтеру. — Как у нас дела?

— Доброе. Селиванов с Бондаревым ругаются, — в соответствии и должностными инструкциями поделился тот.

— Плохо, когда заместитель директора ругается с начальником, — вздохнул я. — Причина?

Дядя Гена не стал полагаться на профессиональную память и достал из ящика стола папочку:

— Здесь про них и еще кое-что по мелочи.

— Спасибо, — поблагодарил я, и мы с Вилочкой пошли на второй этаж, в совершенно казенного вида, обезличенный кабинет с двумя столами, печатной машинкой, картотечным шкафом и сейфом.

Табличка на двери гласит «Директор по моральной поддержке». «Обезличенность» продиктована тем, что здесь я почти не бываю — неудобно, большинство гостей водить нельзя, это же режимный объект.

Сев за стол, я развязал тесемки папки и ознакомился с докладом Первого отдела, на три четверти состоящим из подслушанных в коридоре и столовой разговоров начальника фонда со своим замом.

— Товарищ Бондарев считает начальника, цитирую, «манипулятором и бездельником», — изложил суть Виталине.

— Привести? — вызвалась она.

— Критика начальника — дело такое, — покачал я рукой в воздухе. — Выслушивать надо сразу всех, а ему — дать возможность отвечать. Организуй, пожалуйста, общее собрание.

Девушка временно покинула кабинет, а я повернулся к окну. Разгар рабочего дня, на улицах пусто, из интересного только копающаяся в мусорке расположенного через дорогу двора собака с желтой биркой в ухе.